Прогулки по Риму - Ирина Степановская Страница 45

Цезарь подошел к Татьяне Николаевне и обнял ее. Глаза его были полны слез.

— Откуда ты узнала все это?

Она устало посмотрела на него.

— Кое-что прочитала вот здесь, — на тумбочке рядом с кроватью так и остался лежать незакрытая книжка Светония, — остальное домыслила сердцем.

— И даже мой усыновленный сын назвал себя Тиберий Юлий Цезарь, чтобы досадить мне. И только сделавшись императором после моей смерти, он по необходимости стал называться Тиберий Цезарь Август.

— Спасибо тебе за эти дни, — сказала Татьяна Николаевна. — Ты сделал меня другим человеком. А сейчас иди, уже поздно, я хочу отдохнуть.

— Пойдем, Октавиан, — сжимая рукой затылок, насмешливо сказала Надя. — Не удалось нам сегодня разбогатеть, будем ждать следующего раза.

Цезарь посмотрел на Татьяну Николаевну. Она сидела на постели, опустив голову.

— Мне уйти, дорогая?

Она подняла глаза — во взгляде ее было столько отчаяния, столько бессилия, столько муки, что он встал перед ней на колени.

— Что я могу для тебя сделать?

Она подумала, посмотрела вокруг и не узнала стены своего номера. Все перед ней плыло как в тумане.

— Пойдем! — Надя тянула Цезаря за руку.

— Надя! Возьми мою сумку, может быть, что-нибудь в ней тебе пригодится.

— А шубу нельзя? — Надя с вожделением смотрела на гладкий черный мех, который лежал на постели.

«Отдай ей, зачем тебе этот жакет?» — подумала Татьяна Николаевна, но рука ее сама вцепилась в мягкий рукав.

— Извини, я не могу, — сказала она.

Надя вытащила сумку Татьяны Николаевны из-под стула, понесла ее к выходу. У двери обернулась на секунду к Джиму.

— Ты идешь или нет? Как ты надоел мне, идиот! — довольно громко сказала она, но Цезарь не отреагировал на ее слова. Он по-прежнему смотрел на Татьяну Николаевну. Надя постояла у двери, потом вышла и, стуча каблуками, пошла к лифту.

— Значит, ты хочешь уйти из жизни, кара? Не уходи! Не оставляй меня одного!

— Я в чужой стране, не знаю языка, у меня нет ни крыши над головой, ни денег. Куда мне деваться? — спросила она.

Цезарь поднял голову и посмотрел на нее, не понимая.

— Ты хочешь умереть только потому, что у тебя нет денег? — Она невесело улыбнулась. — Чему ты смеешься?

— Вспомнила, что нас с детства учили, что деньги в жизни не главное! Сейчас мне показалось это забавным.

— Кара! Ты просто сошла с ума! Уходить из-за такого пустяка, как отсутствие денег!

Татьяна Николаевна растерялась:

— Но что же мне делать? Как же без них?

— Смешная! — Цезарь ласково погладил ее по руке. — Вот я живу без денег — и ничего! Деньги имеют значение только для тех, кому важно положение в обществе. Быть булочником или врачом, министром или президентом — одно и то же. А если сделать вид, что ты не такой, как все, деньги и положение в обществе уже не имеют для тебя никакого значения. Просто тебя называют ненормальным — и все! Но разве это так важно — как тебя называют? Никто не интересуется жизнью твоего духа. Важно только, чтобы было чем-то поддерживать плоть — немного поесть и укрыться от непогоды.

По лицу Татьяны Николаевны снова потекли слезы — теперь это были другие слезы, не отчаяния, но надежды. Но оставалось еще одно возражение.

— Скажи, — пробормотала она, — почему ты все-таки выбрал себе в кумиры тирана? Ведь мог сделаться философом, результат был бы такой же!

— Философом! — горько сказал Цезарь. — Вот и нет! С философами и так все ясно — общество их не понимает, но не осуждает. Император — другое дело. Многие могут кричать — тиран и мучитель! Но я боролся за справедливость, и мне это удалось. Ты единственная из всех, кто понял Октавиана. Он был поставлен в условия, при которых не быть тираном невозможно. И он справился со своей ролью. Поэтому из всех двенадцати Цезарей Рима я выбрал его, моего любимого Августа. Поедем в Неаполь!

— В Неаполь! — эхом повторила она. — Неужели это возможно?

Цезарь высунулся в окно.

— Надя! — закричал он что было силы, невзирая на уже наступившую ночь. Голос его, неожиданно мощный и звонкий, разнесся далеко за пределами дворовой арки. — Быстро верни нашу сумку!

Из двери гостиницы во двор выбежала девушка-портье.

— Ваша гостья уже ушла! — знаками показала она Цезарю.

— Наплевать! Пусть эта сумка принесет Наде хоть немного удовольствия, — сказала Татьяна Николаевна.

— Ну и ладно! На море еще долго будет тепло! Поехали! — ответил Цезарь.

Татьяна Николаевна вытерла слезы и быстро свернула свой жакет.

— Я возьму его с собой?

— Конечно!

В меховой рукав жакета он засунул свой подарок — плюшевого льва.

В ванной комнате Татьяна Николаевна забрала зубную щетку и пакетики с мылом и шампунем, которые каждый день клала ей на умывальник горничная. Из зеркала на нее смотрело новое, неузнаваемое лицо: покрытое пятнами от слез, распухшее, оно все-таки было уже другим, и, более того, вместо своей привычной стрижки над лбом Татьяна Николаевна увидела замысловато уложенную прическу римской матроны. Она вышла из ванной.

— Там, на юге, если у нас будет немного денег, ты купишь мне белой материи? — спросила она Цезаря.

— Куплю. А зачем?

— Я сошью себе складчатое одеяние, как у Ливии.

— Тогда материя должна быть не белой, а пурпурной, — ответил он.

Они собрались выходить, когда раздался телефонный звонок. Кто бы это мог звонить в Риме Татьяне Николаевне?

— Это он! — Вдруг почему-то вспомнила она своего врага с пшеничными усиками. Ей даже не пришло в голову, что ему неоткуда было узнать ее телефон. Но все, что было связано с ним, теперь не имело для нее никакого значения.

— Алло? — сказала она совершенно спокойно. Но в трубке раздался совсем другой голос: приглушенный голос девушки-портье.

— Я хотела узнать, все ли у вас в порядке? Не нужна ли помощь?

— Абсолютно в порядке, — ответила Татьяна Николаевна. — Я через минуту освобождаю номер. Сдаю ключ.

— Счастливого пути, — ответила ей наученная ничему не удивляться девушка.

Никто не вышел их провожать. И только когда Татьяна Николаевна, даже не подумав присесть на дорожку, вышла вместе с Цезарем из гостиничного двора, она увидела, что в спину им держит в прощальном приветствии руку все тот же Спаситель — без осуждения, без пристрастия и без любви.