Ошибка Лео Понтекорво - Алессандро Пиперно Страница 45

Машинально и не без параноидального страха он оглядывается вокруг, не видел ли кто, как он улыбнулся ребенку. Шакалы повсюду. Они подстерегают свою добычу. Этот урок он, по крайней мере, усвоил. Что бы ты ни сделал, даже по неведению, — всегда найдется какой-нибудь доброжелатель, который использует это, чтобы уничтожить тебя, чтобы повесить на тебя ответственность за то, чего ты не делал. Вот что узнал Лео Понтекорво о человеческом обществе. Все существуют, чтобы уничтожать друг друга. Мы родились для того, чтобы исчезнуть.

Чем больше он думает о деньгах, которые ему нужны, тем более растет его беспокойство и гнев. «Никакой проблемы, пойду домой и скажу ей об этом прямо: „Я должен заплатить адвокату. Мне нужны мои деньги“. Она не сможет больше игнорировать меня. Ей придется дать мне ответ. Если она скажет да — хорошо. Если она откажет мне, я ей покажу, на что я способен». Эта агрессивная мысль снова успокаивает его.

Он проехал Кассию, две трети пути от центра до дома преодолены, Лео начинает с ужасом представлять, что будет, если она откажет ему.

С другой стороны, она может отказать. Рахиль изменилась. Это уже не прежняя Рахиль, как и мир вокруг перестал быть прежним миром. По крайней мере, ему так кажется. Рахиль стала призраком для него. Или он призраком для Рахили. Не имеет значения. Все равно. Вот именно, не дать ему денег, отказать в помощи — для нее это был бы лучший способ отомстить, а также обозначить всю его незначительность в ее новой жизни.

А если она просто скажет ему: «Я тебе ничего не дам. Запрещаю тебе прикасаться к нашим деньгам»? Или еще хуже — продолжит молчать? Что ему тогда делать? Да ничего! Если бы у него было получше с реакцией, он давно бы поставил ее на место. Безнадежность положения парадоксальным образом действовала на него успокаивающе. Он вернется в полуподвал, где проспал уже несколько недель. Устроится на раскладном диване. Безуспешно попытается уснуть. Подавленный всей этой духотой. Он не придет в отель «Цицерон» с деньгами. И так потеряет последнюю возможность выйти невредимым из этой истории.

Рахиль хочет ему отомстить? Таким способом? Не дав ему защититься? Да, она такая. Он знает ее слишком хорошо. Ее преданность может быть абсолютной, но если ты один раз предал ее, она будет мстить тебе вечно. Тебе ни за что не удастся вернуть ее доверие. Лео знает ее непреклонность. Он восхищается ею. Он любит ее, эту непреклонность. По крайней мере, любил до настоящего момента, так как никогда не был ее жертвой.

Он вспомнил один случай, когда Филиппо было три года и он капризничал, требуя еще один шоколадный батончик, которые он так обожал. Она сказала сыну: «Хорошо, Фили, я тебе дам еще одну порцию полдника, но пообещай маме, что больше ты ее не попросишь». Филиппо кивнул в знак согласия, чтобы заключить договор, который в тот трудный момент ребенку, очевидно, казался разумным. Да, если она даст ему еще один шоколадный батончик, он перестанет хныкать. Если бы только, проглотив свой полдник, Филиппо снова не принялся ныть.

Лео был поражен реакцией жены, которая терпеливо повторяла: «Мне это не нравится. Ты же пообещал! Ты пообещал больше не капризничать. Мы заключили договор, который ты сейчас нарушаешь. Я сейчас дам тебе еще один шоколадный батончик, более того — я тебе их дам сколько ты пожелаешь, можешь съесть их все, наешься ими хоть до тошноты, но знай: ты перестал быть честным человеком».

«Ты перестал быть честным человеком!» Сказать такое трехлетнему ребенку, который попросил еще один шоколадный батончик? Это показалось Лео настолько гротескным, что он решил вмешаться: «Дорогая, а это не слишком?»

«Оставь, Лео. Не вмешивайся. Мы заключили договор, а он его сейчас нарушает».

«Да, я знаю, успокойся. Это твой сын, ему всего три года. Он даже не знает, что такое договор. В его возрасте слово „честность“ не имеет никакого смысла. Он действует инстинктивно. Он даже не понял, что пообещал что-то. А если даже понял, то не считает свое обещание препятствием. Не давай ему полдник, если считаешь, что испортишь ему аппетит, но ради бога, не призывай на его голову свои библейские проклятия».

Вот у какой женщины он должен просить денег! Вот у какой женщины он должен просить прощения! Женщины, не способной понять трехлетнего ребенка, который не сдержал свое слово? Проклятье! Рахиль — милая, самая заботливая и услужливая женщина на свете, самая преданная жена. Но если ты допустил ошибку, тебе конец. Если ты не вписываешься в ее представления о морали (которая всего-навсего не что иное, как мелкое ханжество, характерное для дам ее круга, но затрагивающее самые высокие сферы человеческих достоинств: верность, святость данного слова и так далее), увы, если ты не вписываешься в ее представления о морали, выхода нет. Пощады не жди.

Заехав в ворота и припарковав машину в аллее своей виллы, Лео не выходит еще некоторое время, наслаждаясь прохладой кондиционера и мучая себя мыслями о предстоящем разговоре. Затем он входит в дом. Услышав на кухне шум посудомоечной машины, он направляется туда и видит ее там. Она помогает Тельме. Тельма замечает его и вздрагивает, а затем мямлит: «Добрый день, профессор». От Рахили ни слова. Она не оборачивается и даже не вздрагивает. Тогда Лео, стараясь придать своему голосу немного властности и хоть капельку значительности, говорит: «Мне нужно семьдесят миллионов к завтрашнему дню. Для адвоката». Но она никак не реагирует. «Ты слышала, что я сказал?» Конечно, она слышала. И потому что слышала — не ответила.

Так, после ужасной ночи, проведенной в полуподвале напротив двери, которая выходит на лестницу, ведущую к его супружеской спальне рядом с комнатой ребят; после ночи, когда он подумывал о самоубийстве, убийстве, бегстве и еще бог знает о чем; после ночи, когда он только и думал о том, как найти лучший способ вернуть свое место в этом доме, который, по сути, ему и принадлежит, как сделать это, если он не смеет даже повернуть ручку двери, отделяющей его от честной части его жилища; после такой вот ночи, ближе к полудню, он просыпается одетый на раскладном диване. Рядом он обнаруживает чемоданчик, полный банкнот. Он хорошенько пересчитывает их, удостоверяясь, что сумма соответствует той, которая ему нужна. Он еще может спастись.

Постепенно внушительное состояние Понтекорво стало таять под натиском огромных судебных расходов и отсутствия заработка. С интервалом в семь дней Лео оставлял на столе записку о необходимой ему сумме, а на следующий день все на том же столе его неизменно ожидал все тот же чемоданчик с деньгами.

Если в отношении пунктуальной оплаты гонорара и прочих поручений, поступавших от его адвоката-ментора, Лео был скрупулезен, того же нельзя было сказать о запрете читать газеты. И это было действительно странно. Потому что до настоящего момента Лео даже не мог смотреть на них, а значит, избегать их сейчас было бы для него естественным. До этого он интуитивно догадывался, что не знать о происходящем было единственным способом сохранить рассудок. Но не теперь, когда этот естественный механизм самосохранения был регламентирован и установлен властным и четким запретом Эрреры. Вот теперь Лео, подобно новому Адаму, не знал, как устоять перед дьявольским искушением запретного яблока национальной прессы.