Абсолютное соло - Роман Сенчин Страница 45

Да, сесть на мусоровоз. Лишиться выходных в этом случае – одно, а киснуть здесь, в городе, – другое.

Сейчас уже и без штанов побегать можно бы по берегу пруда. Купаться еще, наверно, рано, но без штанов и босичком по берегу… сплошное удовольствие.

«Мусса… мусью… муссон-н… мусорвозик, – напевал Юрий не такую уж бессмысленную белиберду, – всю погань без остатка прочь увозит…»

Теперь уже клубничку проборонить пора. Пора бы. Да и к другой клубничке ох как тянуло. Все – в свое время – обработки требуют, внимания. Житейское, крестьянское… «Весна пришла, весне до-ро-гу», – так он бодрился, но положение его было не из приятных.

Это уж как обычно – только-только вроде начинает житуха выправляться, и тут же новая заморочка дает по морде… Точнее – на самом деле дали не ему и не он, но вроде как он опять оказался виноватым. Крайним. Как тогда, когда громили поместье Ганнибала. Громили человек сто пятьдесят, а срок альтернативки удвоили двоим – ему и тому их «Иван Иванычу» – как зачинщикам и вожакам погрома… И в этот раз, видать, не обошлось без Иван Иваныча – друга, благодетеля.

После того как там, в кабаке, договорились о работе, Юрий вдруг окрылился, почувствовал себя хозяином всего. Почувствовал, что мир в кармане. Хлебал коньяк, забыл про вечернюю поверку… Нет, не забыл, а просто плюнул. Иван Иваныч наблюдал за ним с насмешливым прищуром, поглядывал на часы, подливал в фужеры. Казалось, специально распалял подопечного, чтоб посмотреть, что будет дальше… А дальше, когда Юрий завалился в часть глубокой ночью, его встретил комендант.

– Так! – комендант был зол до веселости, восторга.

Юрий остановил на нем чуть отрезвевший взгляд, увидел почти что перед носом комендатский палец. Это означало: за нарушение распорядка месяц строгого режима, без увольнений, без чайной – в общем, месяц исправления.

– Эх-х, что б ты… – выдохнул Юрий, произнес почти беззвучно, но, сам почувствовал, что и без слов этим выдохом еще усугубил гнев-восторг коменданта – такой того обдал плотнющий столб перегара, вонючейшей коньячной вони.

Вместо одного пальца появилось три. Три месяца.

– Сука, – не выдержал Юрий, – ну и сука ты! Гаденыш.

Комендант подбежал к пульту и вдавил кнопку вызова наряда. Через пяток минут Юрия втолкнули в подвал, служивший гауптвахтой.

А на рассвете на коменданта натолкнулся часовой. Тот ползал по газону возле ворот. Нос его, вместе с губами и верхней челюстью, был вогнан едва ли не в гортань ударом – как потом утверждали сведущие в мордобое люди – ударом кулака, но кулака большого и умелого.

Вопрос отца был как всегда по существу: кто мог такое сделать?

– Говорят, тебя кто-то подвез. – Тут же и подсказка.

Юрий ответил вопросом:

– Это что-то меняет?

– Да. Разумеется! Кто тебя подвез, тот и задержал, и… и напоил. И – мог такое сделать с комендантом.

– Ах он злодей.

– Не место!.. – отец готов был вспылить, сдерживался еле-еле. – Не место и не время для иронии.

И стал, загибая пальцы – это было любимое его занятие, прибрасывать на пальцах – утомительно, дотошно доказывать, почему не время. И почему не место Юрию торчать здесь арестованным, в роли сообщника зверского избиения… Во-первых, просто потому, что это место не красит их обоих, особенно его, отца. «Тебе понятно, почему?!» Во-вторых, сколько он просидит под следствием, на столько отодвинется день возвращения домой – в срок службы ведь отсидка не войдет. А в-третьих…

Юрий не выдержал:

– Брось с пальцами хоть с этими.

– Что?

– Тот тоже показывал на пальцах. Гад.

– Н-надеюс-сь, – голос отца задрожал от гнева, – мне за это голову н-не расшибут?

– А я откуда могу знать…

– Да ты просто становишься… гм… опасный человек.

За дни на гаупвахте Юрий додумался до мысли, что так, наверно, кому-то надо, чтобы он всю оставшуюся жизнь свою работал за столовский комплексный обед. Сколько можно попадать в истории – в дерьмо?.. Опасным человек становится когда? Когда его печет, печет и допечет до ручки. Проймет, достанет до чего-то такого, что надо стать – стать опасным. Иначе дальше просто некуда и все настолько опротивеет, что стыдно самому, как будто наложил в штаны и ходишь. Да, вот именно тогда или становятся опасными – героями, Аль Капонами и ужинают в кабаках, или пожизненно пашут за комплексный обед.

– По диким… у-у-у… – замычал Юрий от своих мыслей, забыв про сидящего рядом, непривычно притихшего отца.

– Так, – тут же подал он голос, – на чем я остановился? – Отец не мог, конечно, не доскрестись хоть до каких-то выводов, не наметить путей выхода из положения. – Что имеется в виду. А мы имеем либо увеличение срока, либо то, что было, но с ужесточением режима до конца службы. А это… – Отец опять прибрасывал, прикидывал и обмозговывал, словно разгадывал кроссворд. – М-м… э… подписка о невыезде из города, отмена увольнений и, возможно, даже выходных… Ну, выходные, я, надеюсь, – отобью. Как же без выходных?.. – Увлекся, наверное, почувствовал себя членом трибунала. – Без выходных уж слишком!..

А Юрий снова замычал:

– По диким у-у… степям межрубежья, где бродят лишь дикие гру-у…

– Какие еще гру?

– Трудно, отец, понять. Может, государственные рецидивисты уголовники. Хм… ГРУ. Чем хуже вашего ОПЦ?

– Ты здесь с ума не спрыгнул?

– Черт меня знает.

Отец поднялся, собрал бумаги в папочку. Ушел… «Интересно, – подумал Юрий как-то отстраненно, будто не его касалось, – пришлет врача или нет? Может, на психическое расстройство станет давить? Тоже ведь – вариант».

«…Сынок! Если ты во всем признаешься и назовешь этого изверга, тебе самому ничего не будет. Так говорит отец. А он знает, что говорит. Когда он, сынок, нас обманывал? Отец тебя любит, так же, как и я. А может, даже больше. А ругает потому, что любит. Он даже плакал по тебе. Вчера мы с ним маленько выпили, поговорили. И вот поплакали.

Что тебя лишат поездок твоих домой, то ты не очень отчаивайся. Мы к тебе будем ездить. А, сынок! Халда-то твоя все равно ведь не дождется. Сколько еще впереди – срок большой, а ей на передок без этого нельзя. Уж больно она на это слабая, сынок. Прости господи, как говорится.

Шибко в голову ты все не бери. И веди себя хорошо. И скажи там, кому надо, кто мог такое с твоим начальником сделать. А там уж и увольнение твое не за горами, может, будет…»

Мусоровоз…

Да, заветная, несбыточная мечта… Юрий не сомневался, что коменданта уханькал так Иван Иваныч. И правильно. Но сейчас, здесь, в подвале, он частенько материл друга за это. Ведь получилось, пусть и по правилам мафии каменного века, – справедливо, только ему, Юрию, вышло-то боком. Острым, колющим чуть не насквозь, боком-шилом…