Седьмая жена - Игорь Ефимов Страница 45

Волна…

Волна…

Волна…

Волна…

Волна…

Волна…

Волна…

И еще волна… И еще… И еще…

Казалось, они подготовили себя ко всем опасностям и трудностям долгого плавания, кроме одного – скуки. Пошатывая штурвал вправо-влево, Антон пытался вызвать воображением другие корабли, проплывавшие в этих водах. Ладьи викингов. Испанские галеоны, везущие солдат в одну сторону, золото и серебро – в другую. Корветы работорговцев. Шхуны пилигримов, молящихся в трюме; рассевшихся вокруг проповедника на бочонках с порохом и пшеницей. Пиратские бриги. Английские фрегаты, завоевавшие полмира и побежденные облачком пара, спрятанным в железном цилиндре. Пароходы с иммигрантами, осевшие по ватерлинию под грузом новых слов: «колбаса», «мафия», «погром», «кинематограф». Немецкие подводные лодки. Американские конвои со «студебекерами» для русских. Плот «Кон-Тики». Арабские танкеры.

Многовековой корабельный карнавал подпрыгивал на волнах, кружился, густел. Антон встряхивал головой, протирал глаза. Стрелка компаса успевала уползти в сторону на несколько делений и возвращалась назад неохотно, как ребенок, которому не дали доиграть в опасном соседнем квартале.

Из кубрика-столовой долетали голоса. «Две добавляю… Пас… Добавляю пять… Флешь… А у тебя?… Две пары…» Потом раздался радостный вопль, барабанная дробь ладонями по столу. Антон увидел, как Пабло-Педро вышел на палубу, пятясь, сияя, потрясая долларовыми бумажками. Он прижал их к окошку кубрика, всмотрелся через стекло в лица проигравших. Потом швырнул бумажки по ветру. Веселье его было явно наигранным. Посреди океана деньги теряли свои чары. Расставаться с ними было не жалко. На 52 градусах северной широты и 45 градусах западной долготы даже коммунистический покер не спасал от скуки.

Через несколько минут Рональд Железная Ладонь поднялся в рубку. До его вахты оставалось полчаса. Антон почувствовал, как кожа на затылке напряглась в болезненном ожидании. Что он начнет? Бег на месте, бокс с гантелями, прыжки на скакалке? Рональд, упражняясь, никогда не задевал его, но все равно ощущение было неприятным. Может человек хоть тонкий слой пространства вокруг себя считать своим? Особенно когда кругом – миллионы кубометров пустоты? Правда, на палубе сегодня было довольно холодно. Недавно он случайно узнал тайну штурмана, и теперь ему не хотелось встречаться с ним глазами.

– Наша парочка опять отправилась в постель, – сказал Рональд. – Никогда раньше не замечал, что перегородки между каютами такие тонкие. Вы что-нибудь знаете о звукоизоляции?

– В кладовке есть поролоновые матрасы.

– Иногда мне кажется, что они продолжают препираться, даже занимаясь любовью.

– Я видел, вы опять проигрались.

– Угу. Но это к лучшему. После выигрыша Пабло-Педро перестает ненавидеть меня. На час, на два. Вчера даже говорил со мной почти сочувственно. Сказал что иногда на него находит слабость и он начинает жалеть эксплуататоров. За их обреченность. Я сказал, что моя семья – лесорубы из Монтаны. И сам я всю жизнь живу на зарплату. Почему же меня нужно зачислять в эксплуататоры? «За размеры, – сказал он. – Люди выше шести футов ростом автоматически причисляются к классу угнетателей. И разговор с ними будет короткий». Наверное, он не может простить мне, что я запираю его в чулан. Но ведь это всегда – по вашему приказу. А вам он симпатизирует.

Антон бросил быстрый взгляд на лицо штурмана. Бедный Рональд. Еще в студенческие годы он был всегда тем, кому не доставалось билета на футбол, девушки на танцах, места в машине, бутылки пива на вечеринке.

– Да, матрос нам попался – не подарок. Эта прихоть адмирала Козулина еще выйдет нам боком.

– Позавчера он был почти красноречив. Он описывал, как ему отвратительны мои бицепсы. И мой прямой нос. И светлые волосы. И широкие плечи. Мои зубы так и просятся, чтобы их выбили бейсбольной битой. Моим тренировочным костюмом он заставил бы меня подтирать масло в машинном отделении. То, что я никогда не ругаюсь, кажется ему пошлым лицемерием. Не пью, не курю, не колюсь – это от трусости и жалкого цепляния за жизнь Если он еще раз заметит, что Линь Чжан толкает меня бедром, он обольет меня – заметьте, не ее, а меня! – кипящим супом. Уж и не помню, когда я был объектом таких сильных чувств.

Что правда, то правда – сильные чувства с Рональдом как-то не вязались. Он всегда был где-то рядом, на подхвате, готовый помочь, улыбнуться, дать ключ от комнаты, вовремя исчезнуть. Никогда ни к кому он не лез с рассказами о том, что его волновало и занимало по-настоящему. Если он когда-нибудь, размякнув от рюмки вина, давал себе волю, его нелегко было понять без учебника анатомии в руках. «Вчера я весь день работал над quadriceps femoris… Массаж, разминка динамичная и статическая, вибрационная нагрузка… Говорят, есть древнее японское упражнение, его используют борцы дзюдо… Оно натягивает сухожилие gluteus médius. Мне обещали достать видеозапись. Если хотите, я дам вам знать… Кстати, мне кажется, вам следует обратить внимание на extermus abdominis… Все же мне кажется, что абсолютное обезжиривание его нежелательно… Это – погоня за эффектом, крайности позеров. Жировой слой необходим мышечному слою и как теплоизоляция, и как питательная среда. Что же касается obliquus externus…»

Нет, надо отдать Рональду должное – в такие монологи его заносило нечасто. Он уже понял и примирился с тем, что друзья неспособны разделить его главную страсть. Таинственное движение соков и сил в собственной плоти не зачаровывало их. Они были жадными дикарями. Они выжимали из собственного тела все, что могли, и замечали его только тогда, когда оно, истощенное и измученное, заставляло их делать перерыв в погоне за развлечениями. Или в трудах. Они выжигали участок, сеяли случайные семена, срывали жалкий урожай, перекочевывали дальше – в следующий день, месяц, неделю. Права Сьюзен, во всем права: племя кочевников, доисторические неандертальцы.

Рональд огорчался этим, но не пытался их просвещать. Если человек слеп к чуду – что тут можно сделать? К чуду крови, бегущей в подкожных реках – почти рядом, почти на виду, – к чуду вдохов и выдохов, к чуду гладких, скользящих друг по другу суставов, к тайне сужающегося и расширяющегося зрачка, к загадке сцепления позвонков. Ему не нужны были единоверцы, он готов был совершать свои обряды и поклоняться в одиночку. Ведь проповедничество требует противоборства, а противоборства Рональд не выносил ни в каком виде.