Архивы Страшного суда - Игорь Ефимов Страница 45

— В Вене вам помогал Аарон Цимкер. Заметили его руку? Он сказал вам, как потерял пальцы?

— Нет.

— Все так же. Еще весной все его пальцы были на месте. А потом — встреча с кочевниками. И при этом — счастливо отделался. Охрана подоспела в последний момент. — Сильвана покосилась на Лейду, похлопала по руке. — Я не запугиваю вас, нет. Но Джина попросила меня описать вам, как обстоят дела в королевстве Фанцони. Она считает, что играть надо честно. В отличие от Умберто. При Умберто она бы не решилась все это рассказать. Ибо он-то убежден: пешку не спрашивают, хочет ли она занять свое место среди других фигур. Чем меньше пешка знает, тем лучше. Кстати, при этом будет обращаться с пешкой так галантно, что она может легко вообразить себя ферзем. А на вас у него вообще какие-то особые виды. То, что он приглашает нового сотрудника к себе домой, — небывалый случай. Ага, вот и наш поворот. Теперь уже совсем рядом — две минуты.

Асфальтированный въезд поднимался к воротам виллы размашистой дугой. Трава, аккуратно расчесанная на полосы газонокосилкой, все еще зеленела. За оградой тоже была оставлена открытая лужайка, и лишь потом вставала стена из кустов и деревьев, скрывавшая само здание почти до крыши.

— Представьте себя на минуту кочевницей-террористкой, — поясняла Сильвана. — Вы не можете приблизиться незамеченной ни пешком, ни на машине. Гранатомет или ракета тоже становятся бесполезны благодаря саду. Вас удивляет, что ворота при этом не заперты? Сейчас увидите самое интересное.

Стоило им въехать между распахнувшимися створками, как две стальные штанги упали сзади и спереди, как шлагбаумы, заперев их в тесном пространстве. Еще одна штанга, с литой декоративной вазой на конце, наклонилась к стеклам, и из горлышка вазы блеснул глазок телекамеры. Сильвана улыбнулась глазку, помахала рукой. Только после этого все три штанги поднялись, и машина зашуршала дальше по ракушкам дорожки.

Двухэтажное здание имело все завитушки, лепные гирлянды, ниши, фигурные водостоки, необходимые, чтобы попасть в разряд архитектурных памятников. Только в рисунке фасада чувствовалась какая-то диспропорция, новомодная искусственность. Всмотревшись, Лейда поняла: первоначально внизу был еще один ряд окон, полуподвальных. Штукатурка выглядела чуть светлее в местах заделки, и гладкая стена поднималась от цветочных грядок до подоконников первого этажа довольно высоко — рукой не достать.

Дверь при их приближении тихо щелкнула бронзовой ручкой, открылась сама, впустила их в небольшую прихожую. Сильвана уверенно повернула направо, открыла еще одну дверь, пропустила Лейду вперед. Зал был без окон, свет шел от застекленного потолка. Пестрый кафельный пол обрывался ступенями, ступени уходили в голубоватую воду бассейна.

— Для начала гостям предлагается приятный сюрприз.

Сильвана сняла жакет, подошла к широкому зеркалу у стены, начала расстегивать блузку.

— Но у меня нет с собой купальника, и вообще…

Лейда поймала легкую усмешку Сильваны, умолкла, пожала плечами. Раздеваясь, они косились друг на друга в зеркале — сначала украдкой, но потом встретились взглядом, поймали друг друга на подсматривании, рассмеялись.

— Как видите, бассейн идет от стены до стены, так что вы не можете попасть внутрь дома, не искупавшись. Раньше выдавались и купальники, но потом Джина решила, что это излишество. Теперь только резиновые шапочки. Вот, возьмите. — Сильвана не сразу убрала руку, погладила Лейду по проступившей решеточке ребер, по впалому животу, завистливо зацокала языком. — И как вам это удается? Я сижу на диете месяцами, а все без толку.

Она забрала в горсти валик жира, шедший по спине и бедрам, гневно оттянула его. Участки незагорелой кожи на ее теле были похожи на три узкие ленточки — последняя дань пляжным условностям. Такие узкие, что темные пятна вокруг сосков почти касались загара. Побросав всю одежду в пластмассовую корзину, она задвинула ее в нишу в стене.

— О Господи, — сказала Лейда, выдергивая ногу из воды.

— Холодная?

— Нет… Вода нормальная, но там… Я видела чьи-то руки. Кто-то принял у вас эту корзину.

— Нам вернут ее на том берегу. Теплой, прямо из-под утюга.

— Но ведь это… Получается, что дело не только в приятном сюрпризе гостям…

— Боитесь произнести грубое слово «обыск»? Да, отчасти так. Но согласитесь — обставлено с изяществом.

Сильвана зажала нос, зажмурилась и с комической покорностью судьбе боком плюхнулась в воду. Лейда взвизгнула, прикрываясь от брызг, нырнула следом.

2

Брат и сестра были очень похожи друг на друга, но с той неуловимой разницей черт, при помощи которой бездушные гены устраивают порой свои жестокие шутки. То, что у него выглядело утонченностью, у нее было доведено до костлявости; к паре больших черных глаз — таких же, как у него, — ей было чуть недодано длины век, и при этом влажная томность исчезала, а оставалась только настырная пучеглазость. Черные волосы, спокойно кудрявившиеся у него до плеч, у нее были завиты природой чуть круче, что мгновенно превращало их в жесткую круглую шапку, доступную разве что ножницам садовника.

Но все эти различия Лейда разглядела потом, а в первую минуту они улыбались ей навстречу так дружно и искренне, что выглядели почти близнецами. Джина приподнялась в кресле, притянула ее к себе за шею, чмокнула в щеку.

— Наша милая, невероятная беженка! Наконец-то. Чем все же хорош деспотизм — он непредсказуем. Хочу — казню, хочу — помилую, хочу — сгною, хочу — отпущу на все четыре стороны. А значит, человеку всегда оставлен просвет надежды. Может, на этом просвете он, деспотизм, и держится так прочно?

Умберто кивал, гладил ей руку, обводил глазами с ног до головы.

— Теперь все будет славно… Не надо больше беспокоиться ни о чем… Работа, будущее, устройство — во всем положитесь на нас. Вы даже представить себе не можете, как вы нам нужны, и именно сейчас. То, что вас отпустили, — тут явно не обошлось без вмешательства высших сил. Во всяком случае тех, что на нашей стороне.

Его американизированный английский Лейда понимала с трудом. Он был ниже ее ростом, но при этом как-то ухитрялся смотреть на нее свысока. Может быть, так казалось из-за его манеры заводить глаза к потолку. Он как бы постоянно рвался воспарить мыслями в заоблачные сферы и лишь по доброте и снисходительности заставлял себя всякий раз спускаться к собеседнику.

— Я слышала, что сын ваш решил остаться? Как это вышло? Так влюблен? Вы, наверно, очень переживаете? Дети в этом возрасте ужасные сумасброды. И при этом вопят только об одном: что их не понимают. Ни у меня, ни у Умберто не было своих, но я насмотрелась на студентов. Да и Сильвана нам рассказывает время от времени. Что нового у Марио? Оставили его в университете?

— Слава Богу, да. Выяснилось, что он не принимал участия в сожжении портфеля этого профессора. Он просто проходил мимо, и у него одолжили зажигалку. Какие-то старшекурсники. Он даже не был знаком с ними.