Дом волчиц - Элоди Харпер Страница 45

— Придется подобрать для вас более подходящие мелодии, — говорит Сальвий. — Приск, может, ты что-нибудь подскажешь?

— Я бы посоветовал свою любимую песню, которую когда-то играл твой отец.

— Значит, вы двое знакомы с самого детства? — спрашивает Амара, макая в рагу ломоть хлеба.

— У наших отцов было общее дело, — говорит Приск. — Да и у нас тоже, еще десяток лет назад. Скажу без ложной скромности, среди наших работ — одни из лучших фресок в Помпеях. Мои художники перекрасили половину форума после великого землетрясения. Другую половину красили люди моего тестя. — Он показывает на Сальвия. — Это было после того, как его жена уговорила его бросить нас ради обработки металла. — Коротко взглянув друг на друга, мужчины отводят глаза. — Мир ее праху.

Амару не удивляет, что их учитель музыки — вдовец. Странно думать скорее о том, что Приска дома ждет жена. Несомненно, именно поэтому ужин проходит в доме Сальвия. На мгновение тень отсутствующей женщины омрачает их уютную трапезу. Девушкам становится непросто притворяться, что это обыкновенное дружеское сборище.

— А вы как попали в Помпеи? — спрашивает Сальвий.

— О, это не слишком веселая история, — отвечает Амара.

— Вы ведь не родились рабынями, правда? — осведомляется он. Амара спрашивает себя, как он угадал, но потом вспоминает слова Фабии: «Ты до сих пор ведешь себя так, будто ты что-то значишь». Незачем снова задавать тот же вопрос. — Вы слишком образованны, — продолжает Сальвий. — Простите. Разумеется, нынешний образ жизни для вас мучителен.

Какие бы добрые побуждения им ни руководили, Амара предпочла бы, чтобы он об этом не упоминал. Она чувствует, как напрягается сидящая рядом Дидона. Неужели он не понимает, что иногда единственным спасением является забвение?

— Кроме того, ты чересчур скромна, — обращается Приск к Дидоне, проведя подчеркнутое различие между двумя девушками. Амара хмыкает. — Прости. — Он поворачивается к ней. — Не хотел тебя обидеть.

— Я не обиделась, — говорит Амара. — Как бы там ни было, ты прав. Раньше я была конкубиной. А она нет.

«Но это не значит, что я ненавижу свою участь меньше нее», — мысленно добавляет она.

— Простите. Зря я об этом заговорил, — вмешивается Сальвий, почувствовав перемену настроения.

— Может, споем? — неестественно бодрым, беспокойным голосом спрашивает Дидона.

Амара понимает, что подруга лишь делает хорошую мину при плохой игре. «Что ж, она учится защищаться, — думает она. — По крайней мере, это лучше, чем слезы».

— Было бы чудесно! — подхватывает Приск.

Сальвий берет лежащую на крышке сундука флейту, которую, очевидно, нарочно положил туда перед их совместным ужином.

— Начнем с нашей старой любимицы? — Он, не дожидаясь ответа, начинает играть песню о пастухе и его возлюбленной.

Все начинают петь и уже после первого куплета забывают о неловкости и грусти. Глядя на полное радости лицо Дидоны, Амара понимает, что любит ее больше всех на свете. По ее телу разливается тепло. У нее никогда еще не было такой близкой подруги. Дидона освещает ее сумрачную жизнь своим светом.

Одна песня сменяется другой, девушки учатся у Сальвия новым мелодиям и исполняют для мужчин положенный на музыку миф о Крокусе и Смилакс. Благодаря приподнятому настроению они поют еще лучше, чем на пиру у Корнелия. Амара чувствует, что у нее горят щеки. Сегодня ей не приходится ограничивать себя в вине, и ее бросает в жар. Так вот какой могла быть ее жизнь, будь она свободной помпеянкой!

Мальчик-раб клюет носом в углу, и ночное небо уже озаряется звездами, когда Приск наконец говорит:

— Мне скоро пора будет идти.

Наступает короткое молчание, и мужчины переглядываются в знак какой-то предварительной договоренности.

Приск обращается к Дидоне.

— Не окажешь ли мне честь… Не будешь ли ты так добра, чтобы ненадолго ко мне присоединиться?

«Он по крайней мере из приличия делает вид, что у нее есть выбор», — думает Амара.

— Конечно, — говорит Дидона, беря его за руку. Он уводит ее из комнаты, оставив Сальвия и Амару за столом вдвоем.

— Хочешь еще вина?

Она понимает, что Сальвий нервничает.

— Разве что за компанию с тобой.

Он наполняет им бокалы.

— У меня два года не было женщины. С тех пор, как умерла моя жена. — Он умолкает. Амара тоже молчит, понимая, что он не ждет ответа, а лишь пытается подобрать подходящие слова. — Сабина любила музыку, — произносит он. — Ты немного напоминаешь мне ее.

— Мне очень жаль. Ужасно терять любимых.

Сальвий отмахивается, как бы умаляя собственное горе.

— Уверен, тебе тоже случалось терять близких. — Она уклончиво кивает, не желая говорить о родителях и Афидне. Он допивает вино и встает. — Ну что ж.

Амара отставляет свой нетронутый бокал и поднимается на ноги. Когда они проходят мимо, мальчик-раб резко просыпается и устало встает, чтобы убрать со стола.

Сальвий берет с собой свечу, чтобы осветить путь в свою спальню. В узком коридоре темно, и она осторожно выбирает дорогу. Он распахивает дверь. После ярко освещенной столовой комната кажется сумрачной, но вскоре глаза Амары привыкают к темноте, и она видит разложенные на кровати женские одежды. Ей нет надобности спрашивать, кому они принадлежат.

Сальвий ставит свечу на столик и поднимает с постели платье жены.

— Тебя не затруднит?..

Амара берет у него платье, и он отворачивается, пока она переодевается. Когда она надевает одежду покойной, ее пробирает дрожь. От жалости к себе, одиночества и скорби Сальвия у нее подступает комок к горлу.

— Вон ее духи.

Амара берет флакон и наносит на шею пару капель духов. Сальвий не отрываясь смотрит на нее.

— Ты так на нее похожа… — Он вздыхает. — Возможно, ты бы хотела, чтобы я… То есть я могу притвориться кем-то другим, если так будет легче?

Чего-чего, а такого предложения Амара точно от него не ожидала. В ее памяти вспыхивает стена возле «Воробья», на стене которой она еще сегодня утром заметила новую надпись: «Каллий приветствует свою Тимарету».

— Нет, — с нажимом говорит она. — Это не поможет.

— Прости, — говорит Сальвий. — Но, возможно, ты хотя бы можешь вспомнить, как была с кем-то, кто тебе нравился?

— Нет.

— Ты никогда не была близка с мужчиной по собственной воле?

— Нет.

Простота его вопроса и правдивость собственного ответа с неожиданной силой обрушиваются на Амару. Она отворачивает лицо.

— Прости, — повторяет Сальвий и садится на кровать.

Не зная, что сказать, Амара садится рядом.