Правдолюбцы - Зои Хеллер Страница 45

В кассетнике на прилавке магазинчика звучала египетская популярная музыка. Халед вытащил из-за прилавка высокий табурет и жестом предложил Карле сесть.

— Ты не голодна? — спросил он.

— Нет, я поела.

— Погоди. — Он исчез в комнатенке, служившей складом.

Карла сидела, качая ногами. Рядом с ней стояла вращающаяся полка с миниатюрными наборами для шитья и еще более миниатюрными, снабженными лупой, — для штопки. Скользнув по ним взглядом, Карла отвернулась.

— Что это за музыка? — крикнула она.

— Это очень известная египетская певица. — Халед вернулся с двумя банками сока и коричневым бумажным пакетом. — Думаю, самая известная.

— Ага.

Он начал подпевать смешным тоненьким голосом, имитируя кокетливый женский танец.

— Ты сегодня в хорошем настроении, — заметила Карла.

— Ты приводишь меня в хорошее настроение. — Халед протанцевал к пластмассовому ведру, в котором хранились букеты цветов, обернутые в целлофан. — Вот, возьми какой хочешь.

— Мне не нужны цветы, — отказалась Карла.

— Знаю, что не нужны. Я просто хочу, чтобы они у тебя были. — Он поднял руку, зажав в руке букет, как статуя Свободы сжимает факел.

Карла взяла цветы:

— Спасибо.

— Взгляни. — Он открыл бумажный пакет и вынул ломоть халвы. — Я купил ее в греческом магазине за углом. Хочешь попробовать?

— Мне нельзя.

Он состроил потешную скептическую гримасу:

— Да ладно. Совсем чуточку.

Халеду нравилось покупать ей угощение. Всякий раз, когда Карла встречалась с ним, он либо ел, либо собирался поесть, — обычно что-нибудь очень вкусное: пончик, покрытый нежной белой глазурью; жирный китайский пельмень, похожий на многократно уменьшенный разбойничий узел с награбленным добром; сочную клементину, перекатывающуюся в бугристой кожуре. Его безмятежное публичное обжорство несколько шокировало Карлу. Всю жизнь ее окружали люди, равнодушные либо активно враждебные к пище, и она привыкла считать еду пороком, которому предаются в одиночестве. Ее мать никогда толком не готовила, разве что швыряла на стол якобы съедобные куски и приказывала их истребить, чтобы «добро не пропадало». Майк пил на обед протеиновые коктейли, а после шести вечера не брал в рот ни крошки из опасения, что не успеет переварить пищу до сна.

— Некоторые живут, чтобы есть, а я ем, чтобы жить, — любил повторять он. Словно отказ от удовольствия был его личным знаком отличия.

Карла наблюдала, как Халед режет халву. Черные волосы на его руке завивались вокруг ремешка часов и дыбились над блестящим рубцом от шрама цвета жевательной резинки, выглядывавшим из-под закатанного рукава.

— Некрасиво, правда? — внезапно спросил Халед, указывая ножом на шрам.

— Нет! — покраснела Карла. — Ничего подобного.

Я лишь хотела узнать… откуда он у тебя. Если ты, конечно, не против.

— Однажды, когда был маленьким, я играл на кухне, а мама что-то жарила на плите в раскаленном масле, и я опрокинул сковородку.

— Ох! — Карле стало ужасно жаль малыша Халеда, навлекшего на себя такую беду. — Наверное, тебе было очень больно.

— Могу только догадываться. — Он подал ей тонкий ломтик халвы. — Мама говорила, что я плакал два дня, но я ничего не помню. — Халед принялся листать журнал, лежавший на прилавке. — Вот. — Он показал ей фотографию во весь разворот: особняк какой-то знаменитости на Голливудских холмах. — В таком доме я когда-нибудь буду жить. Видишь? Тут есть аквариум с настоящей акулой. Прямо в гостиной!

— Бедная акула, — пробормотала Карла, без энтузиазма разглядывая снимок.

— Погоди. У хозяина этого дома есть даже собственный кинотеатр.

Карла посмотрела на снимок кинозала, обитого бархатом:

— А не слишком ли это эгоистично? Ну зачем одному человеку столько места?

— Деньги-то его, и он может тратить их как хочет.

— Да, но он мог бы на эти деньги сделать что-нибудь полезное, ты так не думаешь?

Халед разочарованно закрыл журнал:

— Может, он занимается благотворительностью.

Карле вдруг стала противна собственная правильность. Какая же она зануда! Это всего лишь безобидные мечты, а она так и норовит все испортить прекраснодушными назиданиями.

— Хочешь еще халвы? — спросил Халед.

— Нет. — Она подняла ладони, давая понять, что насытилась. — Я скоро пойду.

— Собираешься навестить отца?

— Нет. Сегодня мы ужинаем с двоюродным братом мужа и его женой.

— А-а, — кивнул Халед. — Замечательно.

— В мексиканском ресторане.

— Угу. — Он мрачно уставился на прилавок.

Внезапное уныние Халеда обеспокоило Карлу. Вероятно, он обиделся из-за того, что она отказалась восхищаться домом знаменитости.

— Красивая песня, — сказала Карла, чтобы загладить свою ханжескую выходку. — О чем она?

— О тоске по любимому.

— Вот как.

— «Вернись, вернись. Без тебя я как лодка на сухом берегу». — Он снова начал пританцовывать, подавая руку Карле.

— Оставь, я не умею танцевать.

— Конечно, умеешь. — Он схватил ее за руку, и Карла, поддавшись напору, не очень ловко задвигала плечами из стороны в сторону.

— Вот, — тихо сказал Халед, — ты танцуешь.

Взгляд Карлы упал на стеклянную дверцу холодильника с напитками, и она увидела себя — толстуху, которая как дура подпрыгивает на табуретке.

— Все, хватит! — Она выдернула руку.

Халед удивленно отпрянул:

— Прости.

— Нет, не извиняйся. Скорее уж мне надо просить прощения.

Он выключил магнитофон. В наступившей тишине они услыхали, как в холле грохочет полировальная машина.

Карла слезла с табурета, одернула юбку:

— Мне пора.

Халед наблюдал за ней с несчастным видом:

— Придешь завтра?

— Наверное. Посмотрим.

— Цветы не забудь.

— Да, конечно.

Выйдя из больницы, Карла выкинула букет в гигантский мусорный контейнер с надписью «Держите Нью-Йорк в чистоте». Выкинула с огромным сожалением — вот уж действительно пропавшее добро, — но ей казалось, что она выглядела бы глупо, разгуливая с цветами по улице. А вдобавок она не знала, как объяснить происхождение этого букета Майку.