Закон тайги - Валерий Кузенков Страница 45

«Такое масло лучше на хлеб намазывать», – учили Валерку старшекурсники.

Валерка с ребятами соглашался. Жарить что-то на этом масле невозможно: продукт обязательно подгорит и будет испорчен. Бутерброд более полезен…

В деревнях и посёлках области продуктовые карточки не вводились. Видно, расчёт был самый простой: жившие непосредственно на земле прокормятся без колбасы и масла. В городе же корову или порося на балконе не вырастишь.

* * *

«Оставлю мелочь на завтра. До стипендии ещё тянуть и тянуть», – подумал Валерка и положил монеты обратно в карман. Вышел из комнаты в коридор общежития, прикрыл за собой дверь и уселся на подоконнике. Посмотрел в окно и закурил. Затянулся горьковатым сигаретным дымом. На улице прохожих не было, в коридоре общежития стояла тишина.

«И куда это весь народ подевался?» – удивился Валерка и опять стал смотреть в окно.

Погода была скверная. Сыро, слякотно, что ни говори, конец февраля.

– Брателло! Дай, пожалуйста, прикурить.

Валерка вздрогнул и обернулся на голос. Коренастый малый среднего роста, одетый в шубу из искусственного меха и шапку из меха росомахи, сел рядом на подоконник. Снял с головы лохматую шапку, а огромных размеров портфель поставил рядом с собой на пол. Валерка протянул незнакомцу горящую сигарету. Тот прикурил «беломорину», пыхнул дымом.

– Юра! – представился он.

– Валерка!

– Ты с какого курса? – улыбнулся Юрка.

– С первого. А ты?

– С третьего.

– Что-то я тебя в общаге раньше не видел.

– Да я тут пока не живу. Я из отпуска только вернулся.

Валерка не понял ответа.

– Из какого отпуска?

– Из академического. Из какого же ещё?

– Что, выгоняли?

– Сам уходил. – Парень на секунду задумался. – По состоянию здоровья и по семейным обстоятельствам.

– Бывает, – протянул Валерка.

– Ага! Бывает! – Юрка рассмеялся. – За пьянки, разгильдяйство и дебош.

– Хороши у тебя семейные обстоятельства.

– Шучу! – Юрка докурил папиросу и раздавил окурок в консервной банке-пепельнице. – Ты какие сигареты куришь?

– «Приму».

– Сразу чувствуется: портянкой воняет.

– Да ладно, портянкой!

Валерка потянул носом воздух. Пахло сигаретным дымом.

– Ты «Беломор» лучше кури. Вреда от этих папирос организму нет. Одна сплошная польза.

– Скажешь тоже, – не согласился Валерка. – Разве не знаешь, что капля никотина убивает лошадь?

– Так то лошадь. А ты кури «Беломор» фабрики имени Урицкого. Слышал о таком революционере?

– Ага!

– Вот тебе и ага! А эта комната твоя? – кивнул Юрка на дверь с номером 84.

– Моя.

– Зайдем? – Юрка встал с подоконника.

– Пошли.

Валерка поднялся и толкнул дверь. Они вошли. Юрка огляделся. Снял шубу и бросил её на одну из кроватей. Рядом положил шапку.

– Вас, первокурсников, сколько человек здесь живет?

– Четверо.

– А мне местечко найдётся?

– А на твоём курсе что, мест нет?

– Ну мой курс – он вроде как не мой. Я имею в виду третий, на котором я сейчас учусь. А на своём старом курсе, четвёртом, где я начинал, жить не хочу. У них и без меня коллектив давно сформирован.

– Ну раз нравится, живи, – разрешил Валерка, вполне удовлетворённый Юркиными ответами.

– А другие мужики согласятся?

– Им по барабану. Тем более с нами четвёртым уже живет парень со второго курса. Родом он из Казахстана. Михал Михалычем его кличут. Короче, у нас уже до тебя не комната, а сборная солянка.

– Это очень хорошо, что комната у вас интернациональная. – Юрка в очередной раз рассмеялся. – А пожрать у тебя, случайно, ничего нет? А то я в столовую заскочить не успел.

Валерка мотнул головой:

– Нет!

– Тогда давай двинем в город, там пожуём! – Юрка стал одеваться.

– У меня сейчас с деньгами туго, – замялся Валерка.

– Брось, я угощаю.

– Куда? – спросил Валерка, когда ребята вышли на улицу.

Юрка осмотрелся.

– Пошли в пельменную к кинотеатру «Октябрь». Кутить так кутить!

Они перешли проспект и двинулись по неширокой улице, названной в честь очередного революционного деятеля 1917 года, к пельменной. Мимо, чуть пошатываясь, проходила не совсем трезвая парочка местных жителей – мужчина и женщина неопределённого возраста. Они держались друг за друга, чтобы не упасть.

– Синяки, бичуганы, – выдал Юрка.

– Алконавты, – добавил Валерка и уступил парочке дорогу.

Юрка проводил взглядом прохожих и засмеялся:

– Я когда в этот городишко поступать приехал, на абитуре был, так пошёл с одним местным вятским пареньком погулять по проспекту. Он на агрофак поступать хотел. Гуляли мы, значит, гуляли и решили зайти в пельменную, куда сейчас с тобой шагаем. И у «Капитанского мостика»… Знаешь этот винный магазин?

– Знаю, – кивнул Валерка.

– Там по подворотням такого тёмного добра – воз и маленькая тележка. Ват, короче. А я ведь парень магаданский, спортивный, с севера приехал. Мы там с парнями из нашей борцовской секции с бичами не церемонились. У нас с ними разговор был короткий. Раз – и в глаз. А тут мне синяк дорогу не уступил. Я ему сразу хрясь по лбу. Он с копыт и свалился. Мой юный друг испугался, смотрит на меня. А тут синяя чувиха по дороге идет. Я и ей в дыню задвинул. Она на травку легла, тихо так, словно пустой мешок. Вятский парнишка ещё больше удивляется. А после того как третий алкаш на сыру землю слёг, мальчик не выдержал. Глаза у него стали как у оглушённого динамитом судака. Чуть-чуть заикается, слёзы на глазах, и спрашивает: «Юра, ты почему людей бьешь?» Я поначалу не понял, о чём это он разговор ведёт. «Каких людей?» – «Мужчин, женщин, прохожих. Нас за это могут в милицию забрать. Из института выгонят». Тут я врубился. «Ну в институт ещё поступить нужно. А синяки эти – это разве люди? Где ты людей видишь? Это же бичи. Мы их в нашем северном городе каждый божий день молотили». После моих слов парень чуть в обморок не упал: «Это у вас там, на севере, они, может, и бичи, а в нашем городе они прежде всего люди, жители и такие же граждане Советского Союза, как мы с тобой. Ты комсомолец?» Я от услышанного немного прибалдел. А от последних его слов про комсомольца аж мурашки по спине побежали. И я своего нового друга, будущего агронома, успокоил. Дал ему тут же, на улице, честное слово, что больше так делать не буду. Бить по лицам граждан СССР. И веришь? Не бью до сих пор. Крепкое слово комсомольца держу. Ты же видел? – Юрка улыбался.