Одесская сага. Ноев ковчег - Юлия Артюхович (Верба) Страница 45

– Привет! Выходи, поедем, покатаемся! – крикнет она, не выходя из машины.

Нашла… – поймет Боря, но ее делано бодрый тон и улыбочка его сильно насторожат – не похожа на обиженную коммунистку. Точно что-то задумала.

Борька, насупившись, выйдет из дома.

– А где еда? – насмешливо удивится Аня. – Я не завтракала. Не годится так, бери там, что есть перекусить, вина можно, и давай скорее – у меня дел еще куча.

Боря скрипнет зубами и соберет корзинку. Плюхнется рядом в душный салон на горячее сиденье.

– Ага, с подогревом, чтоб не заболел, – ухмыльнется Анька. Она была неожиданно болтливой и возбужденной. Борька наоборот – угрюмо-молчаливым. Аня отъедет подальше на смотровую площадку, где петля серпантина напоминала по-гусарски отставленный локоть, и остановится.

– Тут хорошо. Люблю здесь останавливаться.

– Тут мы как на ладони, это раз, во-вторых, на самом солнцепеке. Если хочешь тепловой удар – не вопрос – наслаждайся, а я пошел, я тут тропу знаю, – Борька дернул ручку.

– Сидеть! – неожиданно крикнула раскрасневшаяся, потная Анька. – Ты что, гад, устроил? Курьером меня сделать решил? Втемную?

– Можно подумать, в открытую ты бы согласилась, – огрызнулся Борка, понимая, что отпираться смысла нет. – Где мое золото?

– Это мое золото. «Копытные», так сказать. За бензин, за риск и за этот… как его, моральный ущерб!

– Да ты знаешь, сколько там было?!

– Конечно! Четыреста восемьдесят пять грамм. Как в аптеке. А ты считаешь, что растоптанная вера в людей стоит дешевле?

– Я думаю, что ты, зараза неблагодарная, ведешь себя не по понятиям!

– А я не из воровского мира. А из коммунистического. Зараза неблагодарная? А кто твоего Мишу из расстрела у Фанкони отбил? Забыл? Да и тебя я не сдала, хотя могла бы.

– Что ты хочешь из-под меня, – прошипел Борька, играя желваками.

– А ты не психуй. Я тебе, Вайнштейн, предлагаю легкий заработок. Только без твоих бандитских раввинов. На вот, не плачь, поделюсь.

Она вытащила из кармана маленький табачный кисет, а из него пару бриллиантов. – Твоя доля с последнего рейса.

Боря уставился на камни, потом на Аню. Та устало выдохнула:

– Полкило золота от тебя раз в две недели. Меняю на бриллианты или изумруды. Камни пополам. За полкило золота твоя половина – около пяти-шести таких камешков, если хотя бы на три партии есть.

Борька продолжал смотреть на ладонь, потом с интересом, как будто впервые видит, оглядел Аньку:

– Ханка, вот от тебя я такого не ожидал?! Ты ж коммунистка! А тут решила мне яйца крутить и золотом барыжить?! Вот это номер!

– Золото даешь?

– Да ты гонишь! Чтоб мой товар с тобой пятьдесят на пятьдесят делить?!

– А ты не дели! Считай, я у тебя по такой цене покупаю. Устраивает?

– Фира Ивановна таки передала всем дочерям свои гены. Я думал, меня уже ничем не удивить!

– Боря, – Аня откинула мокрую прядь со лба. – Тут реально жарко, и я хочу пить и есть. Давай заканчивать. Ты согласен?

Боря горестно вздохнул. На самом деле если камни, которые притащила Анька, настоящие, то это не просто выгодное, а щедрое предложение. В предыдущей схеме ему давали в два раза меньше и то с нервотрепкой и ожиданием ножа в спину. Но он продолжал канючить:

– Ну дай мне сначала проверить. Это грабеж среди бела дня!

– Это честная сделка. Я рискую больше тебя в разы. Есть золото?

– Ехай уже! – Боря вышел и поставил корзинку на сиденье. – Завтра вечером приедешь. Если стеклышки настоящие, товар будет.

Аня уехала. А Борька даже подпрыгнул на месте. Вот это подфартило! Он свернул за валун на еле приметную тропку в зарослях. Если бы он знал, как в этот момент ликовала Аня!

Вечером передача века состоялась. Борька нырнул под авто и прикрутил новый мешок. Так надежнее всего да и неприметнее. Анька на прощание серьезно произнесла:

– Скрепим сделку! – Как в детстве на Мельницкой, с торжественным лицом харкнула на ладонь и пожала Боре руку. Тот не выдержал и расхохотался:

– Боже, дите! Компаньон Ханка, как тебя все-таки угораздило в это влезть?

Новая схема работала как часы: раз в две-три недели Анька приезжала в Крым – когда в командировку, когда просто на выходные, буквально туда-обратно. Привозила камни, забирала золото, закидывала его Лидке. Из Торгсина Лидия Ивановна получала шикарные камни и тоже удерживала свой относительно скромный при ее аппетитах сестринский процент.

Анька, ссыпая в заветный бархатный мешочек очередную горсть прибыли, с удивлением рассматривала бриллианты:

– Как интересно… Кто когда придумал считать эти осколочки такими дорогими, убивать за них… Как остальные поверили, что это самое дорогое и ценное?

Она не понимала прелести, ценности и силы этих камней. Холодные стекляшки… а она… в кого она с ними превращается? У кого ворует? Она видела и нарядные санатории, и голодные, нищие села. И трупы у Торгсина, и заградотряды у полей и станций. Откуда столько врагов у советской власти? Откуда лютый голод при таком показном изобилии? Как больно и трудно растет эта страна… А она так хотела помочь… Анька, к счастью, не знала, откуда Лидка берет камни. Торгсин у нее вызывал приступы омерзения. Анька, несмотря на собственный дом с видом на море, жила очень скромно. Ее быт был не просто неуютным, а спартанским. Скудным. Как и полагалось советским гражданам, буквально с одной ложкой и парой рабочих курток и гимнастерок. Она не хотела платьев, не понимала драгоценностей, хотя и хранила до сих пор золотую змейку Дейча, но так ни разу и не надела. Анька по-детски любила сладости и фрукты, но ограничивала себя, потому что когда страна голодает, не пристало шиковать, поэтому в гостях у Бори так жадно накидывалась на крымские деликатесы. Она не была скупой. Просто стандартный набор девичьих радостей ее вообще не трогал, а нового источника вдохновения и радости после того, как ее конструктивизм заклеймили, она до сих пор не нашла.

Для очистки совести от коммерций с Борей часть своего богатого служебного пайка она регулярно отвозила домой (подросшая Ксюша гневно сопротивлялась), а другую приносила в приют для беспризорников на Розы Люксембург. Густо краснела и сбегала, когда директор приюта начинал ее громко благодарить.

Через три месяца Аньку срочно вызвали в обком партии. Она, разумеется, перепугалась. Потом решила, что если бы это из-за Бори, то она бы уже сидела в ГПУ и рассказывала все, что знает. Но такой интерес партии, особенно после инцидента с агит-трамваем, все равно оптимизма не вызывал.

– Анна Ивановна, – начал серьезно Федор Яковлевич Голуб, председатель исполнительного комитета Одесского областного совета. – Мне было передано письмо от одесситов, касательно ваших (он хмыкнул) подпольных действий…