Сто лет - Хербьерг Вассму Страница 45

Мы часто едим гоголь-моголь. Сверре — мастер по обращению с взбивалкой. Мне в гоголь-моголь капают несколько капель рома. В желтой массе появляется коричневая ямка. Мы делаем гоголь-моголь, потому что у бабушки много яиц. В большом курятнике всегда громко кудахчут куры и лежит горка яиц. Если Сверре закрывает дверцу, чтобы в курятник не проник петух, я смело складываю яйца в корзинку.

Этот петух смертельно опасен. Однажды утром, когда я иду в уборную, он пролезает через сетку и, налетев на меня, клюет мои пальцы ног.

Я кричу так, что все сломя голову бегут ко мне. Большой палец на ноге выглядит скверно. Несколько дней я хожу с пластырем. Но теперь петуха больше не видно. И он больше не кричит. Когда я спрашиваю, где петух, взрослые переглядываются.

— Ему пришлось уехать, — говорит бабушка Ольга.

Сверре мастерит для меня маленькие грабли. Целый вечер он сидит на скамейке перед домом и кует зубья. Потом красит грабли белой и красной краской. Я уношу их в свою комнату на чердаке и кладу в кровать ближе к стене. От них пахнет краской, и они только мои.

Когда мы поедем на сенокос к дяде Артуру, я буду сгребать ими сено. Дядя Артур живет в той усадьбе, в которой выросли бабушка Ольга и Луисе. Должно быть, это было страшно давно. Усадьба называется Утеиде, там большие поля и много животных. Дом белый и большой. Жена дяди Артура, Олине, почти не выходит из кухни и все время готовит какую-нибудь еду. Она очень толстая и румяная. Если кто-нибудь просит ее выйти из дому, она говорит, что не переносит жару. Это странно, потому что на кухне еще жарче. Бабушка зовет ее Бедняжка Олине, но только если ее никто, кроме нас с Луисе, не слышит.

У Артура и Олине есть большой сын, он хочет мною командовать. Мне это не нравится, и я стараюсь держаться поближе к бабушке.

Когда мы вечером идем по крутым склонам, бабушка вздыхает. Она устала и считает, что дядя Артур должен починить свой хлев, пока тот не рухнул. Луисе тоже устала, но она молчит.

Она сразу уходит мыть телеграф.

Воду мы берем в роднике, или в источнике, на опушке леса. Он все время журчит, и из него бежит вода. Вокруг растет густая зеленая трава. В сухие дни нужно брать с собой ковш, чтобы с его помощью наполнить ведра. Ведра несут на коромысле и ставят в сенях на скамейку, покрытую клеенкой. Нужно не забывать закрывать их крышками. Сверре приносит домой маленькое оцинкованное ведерко, оно будет только моим. Я ношу воду для себя и могу распоряжаться ею как захочу. Старая треснувшая тарелка служит мне крышкой.

Однажды происходит нечто странное. Когда я зачерпываю в роднике воду, у меня в ведерке оказывается рыбка. Я приношу ее домой и всем показываю.

Сверре говорит, что рыбку нужно выпустить, иначе она умрет. Я никак не могу решить, съесть мне ее или выпустить. Сверре считает, что рыбка такая маленькая, что ее не хватит на обед даже кошке. И все-таки я не могу принять решения. Рыбка сверкает, как звездочка.

Постепенно она становится какой-то мягкой. Я понимаю, что конец рыбки близок, и отношу ее обратно к роднику. Беру в руку и чувствую, что она еще жива. Потом отпускаю в воду, и она быстро скользит под камень. Сильно взмахнув хвостом, рыбка исчезает. Я понимаю, что теперь у меня есть друг. Весь день я кручусь со своим ведерком возле родника и надеюсь найти новых друзей. Но других рыбок я не вижу.

Ночью мне снится, что рыбка вернулась. Мы плаваем с нею в роднике, и я рассказываю ей, что теперь всегда буду жить у бабушки Ольги. Утром в голове у меня только рыбка. Я решаю, что там, в голове, самое подходящее для нее место. Когда нужно, я извлекаю ее на свет Божий. Сижу подолгу в уборной или на камне, что лежит на тропинке, ведущей в лес, и разговариваю с ней. Голос рыбки похож на голос Луисе.

Она отвечает не на все мои вопросы. Но это неудивительно, ведь она не привыкла к вещам, которыми мы пользуемся на суше. Она, к примеру, не знает, что такое цветные карандаши. У меня есть железная коробка с цветными карандашами.

— Когда-нибудь я нарисую тебя и повешу на стену, — говорю я рыбке.

— Рыбы не могут жить на стене, — отвечает она.

— Это не важно. Ведь я знаю, что ты живешь в другом месте.

— Как-то грустно все получается, — говорит она.

— С возрастом это изменится. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как уже сможешь жить на суше, — обещаю я рыбке.

— У меня нет даже имени, — печально говорит она.

— Неужели ты не знаешь? Тебя зовут Турстейн!

Луисе я зову тетя Висе. Она читает мне вслух книжки и комиксы. Рассказы из журналов и "Лофотпостен". Я единственный ребенок в доме. Дядя Сверре не женат, а тетя Висе не замужем. Дедушки у меня уже нет. У него в пальце получилось заражение крови. Тетя Висе говорит, что дедушка умер из-за своего упрямства — не пожелал идти к немцам за лекарством. Поэтому бабушка Ольга теперь вдова, как и бабушка Элида, правда, бабушка Элида вдова уже второй раз. Можно сказать, что она к этому привыкла. Я вспоминаю всех родных и знакомых, но среди них нет никого такого же упрямого, как этот дедушка.

Мы ходим на кладбище и убираем его могилу. Приведя все в порядок, бабушка садится перед могилой на корточки и вздыхает.

— Тебе нравится, как мы все пропололи, Ханссен? — спрашивает она у дедушки и поглаживает его между цветами.

Потом вытирает глаза и снова вздыхает.

— Ему нравится? — спрашиваю я шепотом.

— Да, он очень доволен нами обеими, — уверенно отвечает бабушка.

— А есть кто-нибудь, кем он недоволен?

— Ты похожа на своего отца, тот тоже любил задавать вопросы.

— Нет, не похожа, — возражаю я.

Бабушка смотрит на меня, глаза у нее карие.

— Твой отец тоже был странным ребенком.

— Я не странная!

Бабушка Ольга вытирает о траву испачканные землей руки.

— Нет ничего плохого, если ребенок похож на своего отца. Он был такой выдумщик. Его все любили!

У маляра Ханссена на стене висит скрипка, на которой никто не играет. А еще он написал те почти черные картины, что висят в гостиной. На одной изображена буря, на другой — парусники. Если не считать того, что тетя Висе говорит о дедушкином упрямстве, она никогда никого не осуждает. Если кто-нибудь говорит, что кого-то не любит, она как-то странно затихает. И слова остаются витать вокруг того, кто их произнес. Тогда хорошо видно, что он со своими словами остался в одиночестве.

Каждый вечер, кроме воскресенья, тетя Висе моет телеграф. Вообще-то это работа бабушки Ольги. Потому что тете Висе и без того каждый месяц платят немного денег за то, что в ранней юности у нее была чахотка, и теперь ей нельзя делать тяжелую работу. Но об этом говорить нельзя. Иногда они моют его вместе, чтобы поскорее кончить работу или просто помочь друг другу.