Капут - Курцио Малапарте Страница 44

Франк смотрел на меня полным удивления и беспокойства взглядом.

– Откуда вы знаете? – спросил он. – Действительно, я смеялся тоже.

– Об этом знает вся Варшава, – сказал я. – Все говорят об этом.

– Ach so! – воскликнул Франк и закатил глаза.

Я тоже засмеялся, тоже закатил глаза и не смог сдержать возгласа удивления и ужаса. Роспись потолка, где раньше была фреска «Триумф Венеры», работа итальянского живописца XVII века славной венецианской школы, превратилась в беседочные глицинии фиолетового колера, выполненные с реализмом и точностью цветочного стиля, унаследованного от модерна 1900-х годов декоративными школами Вены и Мюнхена и нашедшего свое высшее проявление в официальном стиле drittes Reich. Беседка из глициний, страшно сказать, выглядела настоящей. Тонкие стебли змеями ползли вверх по стенам зала, наклоняясь и сплетая над нашими головами свои длинные, изогнутые руки, свои искривленные ветви, с которых свисали листья и соцветия с порхающими крошечными пташками, жирными разноцветными бабочками и огромными волосатыми мухами – все на фоне голубого неба, умытого и гладкого, как небо на куполе Фортуни [126]. Взгляд медленно скользил по стволам глициний вниз, дальше с ветки на ветку по стенам вплоть до стоящей в строгой симметрии богатой мебели. Это была темная массивная голландская мебель, над которой висели тяжеловесные голубые дельфтские блюда с пейзажами и морскими видами и трофеи голландской Ост-Индской компании в виде майолики алого цвета, расписанной изображениями пагод и водной живности. Над высоким помпезным буфетом в стиле «старая Бавария» висели несколько натюрмортов фламандской школы, изображающие огромные серебряные вазы, полные рыбы и фруктов, накрытые столы с обилием разнообразнейшей дичи, которую осмотрительно и жадно обнюхивали сет теры, пойнтеры и легавые. Занавеси на окнах были из светлого искусственного шелка с цветами и птицами во вкусе саксонской провинции. Наши со Шмелингом взгляды встретились, он улыбнулся; меня удивило, что твердолобый боксер с отнюдь не широким лбом, эта любезная зверюга почувствовала гротеск и фальшь глициниевой беседки, мебели, картин и занавесей в этом зале, где ничего не осталось от того, что одно время было гордостью Бельведера: лепнины, итальянских фресок, французской мебели, огромных, венецианской работы люстр; только размещение окон и дверей, соотношения между пустыми и заполненными пространствами свидетельствовали еще о старой гармонии и первозданном изяществе XVIII века.

Фрау Бригитта Франк уже некоторое время следила за моим беспорядочно блуждающим взглядом, отмечая, где он ошеломленно замедлялся, и, без сомнения, считая, что меня удивило и восхитило такое обилие шедевров искусства. Она повернулась ко мне и с гордой улыбкой сказала, что сама руководила работами немецких декораторов (правда, она назвала их не декораторами, а художниками), которым древний Бельведер обязан своим необыкновенным преображением. Беседка из глициний, которой она особенно гордилась, выполнена выдающейся художницей из Берлина, но фрау Бригитта Франк дала нам понять, что замысел принадлежит ей самой. Поначалу из политических соображений она хотела прибегнуть к кисти какого-нибудь польского живописца, но потом оставила эту мысль.

– Нужно согласиться, – пояснила она, – что поляки не обладают религиозным ощущением искусства, это привилегия немцев.

Намек на «религиозное ощущение искусства» дал Франку возможность длинно заговорить о польском искусстве, о религиозном чувстве польского народа и о том, что он назвал «идолопоклонством поляков».

– Может, они идолопоклонники, – сказал Шмелинг, – но я заметил, что у поляков из народа наивная и детская манера восприятия Бога.

И рассказал, что накануне вечером, наблюдая тренировку боксеров вермахта, один польский старичок, протирая тряпкой настил ринга, сказал: «Если бы Господь наш Иисус Христос имел такие кулаки, как у вас, он не умер бы на кресте».

Франк рассмеялся и заметил, что, если бы Христос имел пару кулаков Шмелинга, пару настоящих немецких кулаков, дела в этом мире пошли бы намного лучше.

– Определенно, – сказал я, – Христос с парой настоящих немецких кулаков не очень отличался бы от Гиммлера.

– Ach! Wunderbar! – воскликнул Франк, и все рассмеялись вместе с ним. Когда веселье утихло, он продолжил: – Оставим в стороне кулаки: если бы Иисус был немцем, мир управлялся бы с честью.

– Я предпочел бы, – вставил я, – чтобы мир управлялся с состраданием. Франк от души рассмеялся:

– Да это у вас прямо идея фикс! Не хотите ли заставить нас поверить, что и Христос был женщиной?

– Les femmes en seraient très fattées [127], – сказала фрау Вехтер с милой улыбкой.

– Поляки, – сказал губернатор Фишер, – убеждены, что Христос всегда, и в вопросах политики тоже, стоит на их стороне и предпочитает их любому другому народу, вплоть до немцев. Их религиозность и патриотизм замешены большей частью на этой инфантильной идее.

– На его счастье, – сказал Франк с сальным смехом, – у Христа слишком хороший вкус, чтоб заниматься polnische Wirtschaft [128]. Это принесло бы ему кучу неприятностей.

– N’avez-vous pas honte de blasphémer ainsi? [129]– пожурила фрау Вехтер с мягким венским акцентом, погрозив Франку пальчиком.

– Я больше не буду, обещаю, – ответил Франк с видом пойманного с поличным мальчишки и, смеясь, добавил: – А вот если бы Христос действительно имел пару таких кулаков, как у Шмелинга, я был бы осторожнее в разговорах о Нем.

– Si Jésus-Christ était un boxeur il vous aurait déjà mis knock-out [130], – сказала фрау Вехтер.

Все рассмеялись, а Франк галантно наклонился к фрау Вехтер и спросил, каким ударом, по ее мнению, Христос провел бы свой нокаут.

– Герр Шмелинг, – заметила фрау Вехтер, – может ответить вам лучше меня.

– Это нетрудно, – сказал Шмелинг, внимательно разглядывая лицо Франка, как бы выбирая точку приложения удара, – любой удар может привести к нокауту. У вас слабая голова.

– Слабая голова? – вскричал, покраснев, Франк.

Он поводил ладонью по лицу, стараясь казаться непринужденным, но было явно видно, что он расстроен. Все откровенно смеялись, фрау Вехтер терла платком глаза, осушая слезы смеха. Фрау Бригитта выбрала удачный момент и пришла на помощь Франку, она обратилась ко мне:

– Генерал-губернатор – большой друг польского духовенства здесь, в Польше, он настоящий защитник католичества.