Кубинские сновидения - Кристина Гарсия Страница 44

За шестнадцать дней до церемонии Фелисия пришла жить к крестной. Крестная приготовила для нее семь белых платьев, семь комплектов нижнего белья и ночных рубашек, семь комплектов постельных принадлежностей, семь полотенец, больших и маленьких, и другие специальные предметы – все белое.

Каждый день Фелисия меняла белье и платье, чтобы очиститься.

В утро посвящения шестнадцать сантерас сняли с Фелисии всю одежду до последнего лоскутка, затем искупали ее в речной воде, натирая мылом, завернутым в мочало из растительных волокон, до тех пор, пока ее кожа не засияла. Затем женщины надели на Фелисию свежую белую сорочку, расчесали и заплели ей волосы, обращаясь с ней, как с новорожденной.

Той же ночью, после омовения очистительным кокосовым шампунем, Фелисию ввели в комнату без окон, где она много часов просидела на стуле в одиночестве. Крестная повесила ей на шею священное ожерелье Обатала Фелисия рассказывала мне потом, что она заснула и чувствовала, будто плывет в небесах, как планета, и смотрит сама на себя с одной из своих лун.

После многих других ритуалов и окончательного омовения Фелисию возвели на трон Обатала. Божественный служитель раковин побрил ей голову, в то время как все вокруг пели на языке йоруба. Они нарисовали круги и точки у нее на голове и щеках – белые для Обатала, красные, желтые и голубые для других богов – и короновали ее священными камнями. Тут-то Фелисия и потеряла сознание, упав в пустоту без прошлого и будущего.

Потом она узнала, что бродила бесцельно но комнате, одержимая Обатала. Жрецы сделали бритвенным лезвием восемь надрезов у нее на языке для того, чтобы бог мог говорить через нее, но Фелисия не смогла передать его слова. Когда Обатала покинул наконец ее тело, она открыла глаза и вышла из пустоты.

Фелисию снова возвели на трон. Привели одного за другим козлов, украшенных в шелка с золотой тесьмой. Фелисия смазала им глаза, уши и лбы пережеванными кокосом и перцем, а потом бабалаво перерезал им горло. Она попробовала козлиную кровь и выплюнула ее в потолок, затем отпила немного крови других жертвенных животных.

Через четыре часа бабалаво, мокрый от пота и бесчисленных жертвоприношений, склонил свою голову рядом с ее головой.

– Эроко аше, – прошептал он. Это означало, что с божьей помощью дело сделано.

Когда я пришла к Фелисии на следующий день, она была в коронационной сорочке, в короне и во всех своих ожерельях. Она сидела на троне в окружении гардений, и лицо у нее было безмятежное, как у богини. Я поверила в тот день, что она наконец обрела душевный покой.

Но когда Фелисия вернулась на Пальмовую улицу со своими священными камнями, супницей, наполненной морскими раковинами, и с другими атрибутами своей святости, ни мать, ни дети не вышли ей навстречу. Фелисия пала духом, но была уверена, что бога хотят испытать ее. Ей хотелось доказать богам, что она истинно верующая, серьезно относится к своему посвящению и достойна им служить, поэтому она продолжала совершать обряды.

Фелисия делала все, что требовалось от новообращенной. Она одевалась только в белое, не красилась и не стриглась. Она никогда не прикасалась к запрещенной еде – кокосам, кукурузе или чему-нибудь красному – и накрыла простыней единственное зеркало у себя в доме, так как ей запрещалось смотреть на свое отражение.

Когда я пришла к ней, мы уселись на покоробленные половицы, где Фелисия ела. Во время разговора Фелисия вертела в руках ложку и наблюдала за ее расплывчатой, скачущей тенью на стене.

– Ты говорила с ними? – спросила она, имея в виду свою мать, дочерей и сына.

– Твоя мать говорит, что они боятся за тебя, как тогда, в кокосовое лето.

– Но ведь сейчас все по-другому. Теперь я полностью очистилась. Видишь, здесь солнце. – Фелисия указала на пыльные полосы солнечного света. – Ты им сказала, что даже Вождь посвящен? Что он сын Эллегуа?

Я покачала головой, ничего не ответив. Фелисия закрыла лицо ладонями. Шея и щеки у нее покрылись пятнами. Я заметила отпечатки пальцев на ее лбу – едва заметная цепочка следов на бескровной коже.

Потом Фелисия говорила о нашей судьбе, о своем окончательном выздоровлении и держала мои ладони в своих.

– Ты мне больше чем сестра, Эрминия. Ты спасла меня, как и обещала, помнишь, тогда, на берегу.

Той ночью я видела Фелисию во сне. Она была в купальнике с карманами, полными раковинами каури, и у нее кровоточил зуб.

– Ты спасешь меня? – спросила она меня.

– Конечно, – отвечала я снова и снова.

Я видела других сантерас в первые дни после посвящения. Они светились. Их глаза становились влажными и ясными, морщины исчезали, кожа разглаживалась, ногти твердели. Когда ты посвящаешь себя богу, он начинает о тебе заботиться. Но по Фелисии не было видно, что на ней благословение богов. Глаза у нее были тусклыми, как у старухи, пальцы неловкие, как клешни, так что она с трудом удерживала ложку. Даже ее волосы, которые раньше были черными, как вороново крыло, потускнели и стали выпадать прядями. Что бы она ни говорила, губы у нее едва шевелились и на лице никогда не появлялась улыбка.

Через несколько недель все мы – те, кто посещал молельный дом, – пришли к Фелисии. Мы надели на ее запястья браслеты из бисера, сделали ей клизму из касторового масла, положили на лоб горячий компресс из кактусового сока Мы заварили травяной чай и возложили ямс и лоскуты хлопковой ткани на алтарь Обатала. Но, похоже, ничего не помогло. Зрение у Фелисии ухудшилось настолько, что она могла различать только тени, а на голове с правой стороны появились наросты.

Крестная очень беспокоилась. Она каждый день совершала жертвоприношения от имени Фелисии. Несколько наших верующих поднимались с дарами в горы, где, как говорят, обитает Обатала, и вешали вокруг дома на Пальмовой улице белые флаги, чтобы на него снизошел мир и покой.

Но всякий раз, как крестная бросала раковины, знак был один и тот же: смерть.

Несколько бабалавос попытались изгнать нечистую силу, захоронив петуха, завязанного в кусок ткани. Но Фелисии становилось все хуже. Бабалавос обращались за предсказанием ко всем божественным силам. К опеле. К таблицам Ифа. Даже к UKUH, орехам священной пальмы. Но знак не менялся.

– Это воля богов, – заключили они. – Теперь будут решать духи смерти.

Как только бабалавос ушли, в дом на Пальмовой улице пришла мать Фелисии. У нее были дикие глаза, как у женщины, которая дает жизнь нежеланному ребенку.

– Ведьмы! Убийцы! Вон отсюда, убирайтесь все вон! – закричала она и сбросила с алтаря изображение Обатала.

Мы попятились, боясь божьего гнева.

Селия перевернула супницу со священными камнями и принялась каблуками давить раковины Фелисии. Вдруг она сняла свои лаковые туфли и стала давить раковины голыми ногами, двигаясь сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, в ритме безумного фламенко.

Затем, так же внезапно, Селия остановилась. Не говоря ни слова, она склонилась над Фелисией и стала целовать ее глаза, лоб, ее раздутую, безволосую голову. Ноги у нее кровоточили. Она опустилась рядом с дочерью, обняла ее и качала, качала в синих сумерках, пока та не умерла.