Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - Уилл Селф Страница 44

Когда глаза привыкли к свету, Шива увидел, что розовую комнату пересекают мириады бельевых веревок, увешанных сотнями-тысячами использованных тампонов. Подсвеченные наискось наклонные ряды свисающей ваты, инкрустированной засохшей кровью, в целом имели вид чего-то неземного, даже прекрасного. Шива не мог удержаться, чтобы не сказать нечто нестерпимо прозаичное, вроде: «Наверно, она давно здесь живет, раз успела уже накопить столько… лунных мышек?»

— Я не говорил, что все они — лично ее. — Диггер нахмурился. Опять показалось, будто он думает, что Шива должен не только высоко оценить это искусство — если оно таковым является, — но к тому же понять его.

Элмли стоял в лестничном проеме, у стены, с которой сырыми клочьями слезали допотопные обои. «Анаглипта» [49]его собственного лба также была пропитана влагой проступившей вдруг испарины.

— С тобой все хорошо? — Шива коснулся рукой плеча Элмли. Тот отпрянул, вынув руку из кармана, со среднего пальца капала кровь.

— Круто, — заметил Диггер.

Они взобрались по ветхим лестницам — ступени проломаны, балясины выдернуты, — и Диггер призвал их восхититься гигантским коллажом на стене, составленным из мультяшных постеров, реклам напитков и старых чеков. Все это — включая молочные пакеты, использованные чайные пакетики и высушенный маленький комочек, который, как выяснил Шива, осмотрительно пройдя мимо, оказался мышиным трупиком, — было приклеено к неровной поверхности стены. Сверху послышалось хлопанье крыльев, Шива поднял глаза и увидел спутанный клубок растений, пустивших корни у водостока и пробивающихся сквозь дыру в стекле. Голубиный помет угодил на торчащие сколы.

— Одиннадцать на семь футов, потолок десять. Клетка, кстати, для пугливого хомячка, ага.

Здесь обои были в полоску, на полу — голый дощатый настил, за исключением островков линолеума там, где доски были выдраны с корнем. Небольшая плетеная стойка, предназначенная, насколько понял Шива, для хранения пластинок на сорок пять оборотов, примостилась на ветхом куске штукатурки. Три одинаковые женские лодочки — две правые и одна левая — выстроились рядком вдоль плинтуса. Корзина для пикников валялась изуродованная, передняя часть пробита противовесом подъемного окна. На подоконнике стояли три игрушечных солдатика с винтовками, нацеленными на сухую хлебную корку. Рядом виднелся худой голый торс пластиковой куклы побольше, ее груди без сосков блестели на солнце. Игрушки раздражали несоответствием в масштабе, наводя на мысль, что, возможно, в этом притоне, по аналогии, когда-то жили гиганты или карлики, а может, и те, и другие. Шива стал опасаться назойливого голубиного «куу-куу-куу-куу», на последнее «куу» раз за разом падало ударение.

— Пойдем дальше? — спросил Диггер.

На последнем лестничном пролете, ведущем на чердак, глиняные модельки и горшки образовывали беспорядочные массы уродливых людей. Пятна крови на стенах составляли целые полотна. Все трое неловко остановились, сначала Диггер, потом Шива, за ним Элмли, пока Диггер выуживал ключи и отпирал дверь. Входя, он пригласил их последовать за ним.

— Комната Зака, — объявил Диггер и продолжил: — Пора.

Это был знак. Элмли повернулся и схватил Шиву за плечи. Сукин сын, да он силен, подумал Шива, когда Элмли толкнул его в сторону Диггера. Этого и следовало ожидать. Диггер, которому не оставалось выбора, если он не хотел быть сбитым с ног, обхватил Шиву руками. Нож уже был наготове. Элмли кинулся вперед и резанул Шиву по горлу сначала в одном направлении, потом обратно, глубоко и с силой.

Падение на пол заняло пять минут. Сначала Шива решил, что розовые капли, брызгающие по наклонным стенам и летящие в слуховое окно, — очередное актерское ухищрение, но потом понял, что это его собственная кровь хлещет на контуры безобразных фресок. Обложка альбома рок-группы семидесятых, подумал Шива, преломленная окаменевшим сознанием жуткого художника. Фреска занимала три стены неправильной формы — крупные ряды синих, фиолетовых и розовато-лиловых ритуальных знаков, округлых и угловатых, дополненных пустынным пейзажем. Скопление из трех пирамид наподобие выброшенных картонных коробок возле зарослей качающихся пальм. Караван верблюдов, кочующий по дюнам, упрямо не желающий соответствовать правилам элементарной перспективы: вожак заметно крупнее другого, вставшего на дыбы верблюда.

Дэвид Элмли сцепился с Диггером, совершая медленные и вялые телодвижения, как если бы пытался использовать на практике теоретические знания по применению силы. Их схватка была настолько неспешной, что Шива решил, будто Диггер в ней вообще не участвовал, а его старый друг просто упражняется с ножиком. Элмли делал пассы лезвием в разные стороны перед своей конской мордой, издавая характерное фырканье и всхрапыванье. Но как бы там ни было с этой дракой, в течение второй минуты падения Шивы Диггер тоже упал, и хотя Шива не мог сдержать ненависти к Элмли, ему было приятно, что тот умудрился победить этого представителя культа.

Третью минуту своего падения Шива Мукти провел за чтением надписи, нацарапанной над небом пустыни. Смысл букв не имел явного отношения к самой картине, их ржавый цвет, а также то, каким образом элементы букв переходили в пятна и кляксы, — все это свидетельствовало, что надпись появилась после того, как была создана сцена с пустыней. Надпись гласила: «Я поймал звезду, и она мне порезала руки».

Я поймал звезду, и она мне порезала руки. Есть в этом что-то от символизма, подумал Шива, и в таком контексте был почти пикантный ужас. Элмли отступил назад, в дальний угол, за круто скошенную стену. Он скорчился, как домашний паук, и трясущимися руками совал таблетки в рот, из которого доносились стоны. Он буквально пожирал их с хрустом, выступившая на его губах белая, как мел, пена каплями стекала в ямочку на подбородке. Даже на расстоянии Шиве удалось прочесть предупреждение на коробочке с таблетками: «Не превышать положенную дозу», и в этом тоже определенно было что-то символистское.

За последнюю минуту, перед тем как коснуться пола, у доктора Мукти была масса времени, чтобы оценить, куда именно он собирается упасть. Это был центр не пентаграммы в пятнах крови, как он ожидал, но тщательно вычерченной звезды Давида — два скрещенных треугольника, тонкими линиями нарисованные мелом на досках пола. «Куу-куу, куу-куу» — долбили свое голуби. Сверху в небе доктор Мукти увидел самолет, улетающий в лазурный эфир, как громоздкая машина, ведомая вверх по кристальному холму. После этого Шива ударился о пол и остался лежать в луже собственной крови, как ослабевший многоопытный тюлень.

Доктор Мукти подумал, что сейчас было бы уместно, чтобы все действующие лица пришли к нему сюда на чердак. Свати, как всегда невозмутимая на вид, в чудесном сари, отороченном золотом; Моан, хотя, скорее всего, эта ситуация может пагубно сказаться на ребенке; мать Шивы, его тетки и дядья тихо зашли бы гуськом в двери и выстроились вкруг могилы, наподобие греко-индийского хора; коллеги Шивы из «Сент-Мангос», несущие на руках кожаное офисное кресло, в котором восседает Гуннар Грунбейн, и конечно же пациенты, мотавшиеся туда-сюда между «Сент-Мангос» и «Хис-Хоспитэл», возможно, как раз мимо этого дома. Несчастные живые орудия убийства, однократно использованные и после выброшенные, которые теперь по праву могут быть допущены к даче свидетельских показаний касательно последнего удара. Учительница английского с гипогликемией, человек-креозот, бедняга Роки с его поэзией а-ля то, что пишут на коробках с хлопьями, мистер Дабл, Мухаммед Кабир — все они должны почтить их с Элмли своим присутствием. Он мечтал быть как Камла Деви, чтобы массы людей собрались на берегу стремительной реки из его собственной крови. Но, естественно, единственным садху, которого к нему допустили, оказался доктор Зак Баснер.