Мистер Себастиан и черный маг - Дэниел Уоллес Страница 44

До ланча он принял девятнадцать подобных отказов по телефону — это были все ангажементы, кроме одного. О последнем отказе сообщили телеграммой. Он прочитал ее, прикончил бутылку и подвел итог утру:

— Мне конец.

И он был прав.

* * *

К половине четвертого Кастенбаум был сильно пьян, очень, очень сильно, но еще сохранял остатки памяти, чтобы понимать, что пьян и что пьет давно, во всяком случае набрался серьезно и, возможно, вообще не делал перерывов со вчерашнего утра. Потом засомневался, что был по-настоящему трезв — хотя бы несколько минут — всю последнюю неделю и несколько недель до нее. Не плавал ли он, по сути, в легком алкогольном тумане все это время? Плавал. Да кто его знает?! Он уже фактически забыл, что значит не быть под парами, — в таком состоянии он находился, наверно, годами. Что объясняло всяческие глупости, которые он совершил во взрослой жизни, все его дурацкое честолюбие.

Благодаря бутылке.

С этим прозрением он отправился к Генри, дорогу к которому нашел бы, даже ничего не соображая.

* * *

— Ты пьян, — сказал Генри.

Кастенбаум улыбнулся, покачиваясь.

— Пьян? Действительно. Нагрузился под завязку. А ты чем оправдаешь свой вид?

Потому что Генри, по крайней мере на мутный взгляд Кастенбаума, сам выглядел не бог весть. Даже хуже, чем накануне. Изможденный и трясущийся, невыспавшийся, совершенно больной. В майке и черных вчерашних фрачных брюках, он был похож на уличного бродягу в неудачный день. Кастенбаум постарался не слишком задумываться об этом.

Он проковылял в комнату, снял воображаемую шляпу и с притворным удивлением огляделся.

— Она все спит? Или — прости Господи — умерла? Если последнее, я с радостью подожду, пока ты поймаешь ее. Соверши свое маленькое путешествие в преисподнюю. Не то там будет не протолкнуться от больших групп туристов и прочего сброда.

В отличие от Кастенбаума, Генри счел шутку несмешной. Кастенбаум же засмеялся, и смеялся долго. Потом замолчал и внимательней посмотрел на Генри. Лицо у того было хмурое и потерянное; вокруг глаз темные круги, как синяки, а белки красные, словно налиты кровью. Он мрачно высился над Кастенбаумом. Он и всегда был выше, но сейчас казался огромным, как дерево, и Кастенбаум не был уверен, отчего это ему так кажется: то ли оттого, что он так пьян, то ли оттого, что Генри так трезв. Вероятней все же, что виноват был алкоголь, которого он на этот раз влил в себя как никогда много.

— Что стряслось, Генри? Признавайся.

На лице Генри появилось слабое подобие улыбки.

— Мы с тобой два сапога пара, ты и я, — сказал он.

— Мне тоже приходила такая мысль.

Генри бесцельно расхаживал по гостиной и говорил:

— Ты нашел меня. Как раз когда я нуждался в том, чтобы меня нашли. Тебе и минуты не потребовалось, чтобы стать другом — моим другом. И, надеюсь, ты останешься им навсегда.

— Твои слова греют мне душу, Генри. Но больше это не так. Теперь Марианна всё для тебя. Попробуй возразить, и я скажу, что ты лжешь.

— Нет, ты прав. Теперь она всё для меня.

Кастенбаум подошел к бару и с нежностью посмотрел на графин со скотчем. Если допить что осталось, хуже не станет. Не поворачивая головы, он сказал:

— Это конец, Генри.

— Чему? Чему конец?

— Нам. Представлению. Всему. Нам отказали. Хочешь верь, хочешь не верь, никто не желает видеть, как Марианна умирает! По крайней мере никто не желает платить за привилегию показать у себя наш номер. Никто. Назови любое место, и я скажу: мы там не выступаем.

Обернувшись, он увидел, что новость не произвела на Генри никакого впечатления. Он не был ни потрясен, ни опечален. Казалось, он вообще перестал что-то чувствовать.

— Ну и хорошо, — ответил Генри. — Хорошо. Я и сам подумывал, что нужно кончать. Больше того, собирался сказать тебе об этом.

— В самом деле? И когда ты собирался сказать мне?

— Сегодня. Я уже давно это понял, но не хотел признаваться себе, что пора, не хотел верить. Но больше закрывать глаза на правду нельзя. Я… мы не можем продолжать. Каждый раз, когда я ловлю ее, она все дальше и дальше от меня. Когда-нибудь…

— Дай догадаюсь: ты не сможешь вернуть ее.

Генри кивнул.

— Есть еще кое-что, Эдди, о чем я не предполагал, когда мы начинали. Дело в ее спасении. Каждый раз, когда я погружаюсь туда, за ней, каждый раз я должен отдавать частицу собственной жизни. Это мой пропуск туда. С каждым разом я становлюсь все ближе к собственной смерти.

— Ты уже выглядишь как покойник, — сказал Кастенбаум.

— Знаю. Я должен остановиться. Ты должен мне помочь.

И, вопреки внутреннему чутью, никогда не обманывавшему его, Кастенбаум неожиданно воспрянул, он вновь обрел надежду. Надежда: он уже и не ждал, что она вернется к нему.

— Да! — воскликнул он. — Да! Об этом я и говорю! Я помогу тебе, чего бы это ни стоило. — Он хлопнул друга по спине. — Конечно! Мы можем вернуться к старым проверенным фокусам! К настоящей магии. Кроликам и чтению мыслей, и к… к…. Ты это имел в виду, правда? Я сейчас же всем раструблю. В конце концов, мы сможем возродить их, дать им новую жизнь.

Но Генри покачал головой:

— Я не могу взяться за другое представление. Не с Марианной, пока она в таком состоянии. Она очень… очень слаба. Она нуждается в моей заботе.

— Но я думал…

— Я обязан посвятить себя ей, если хочу иметь хоть какой-то шанс.

— Какой шанс ты имеешь в виду? Я тебя не понимаю, Генри.

— Удержать ее здесь.

— Но если она больна, ей нужен доктор. Настоящий доктор.

— Ты не понимаешь!

Генри крепко схватил его за плечи и встряхнул. Кастенбаум пытался освободиться, но не мог, — попытался потому, что впервые за время их знакомства по-настоящему испугался. Испугался Генри.

А Генри словно обезумел. Притянул Кастенбаума к себе, по-прежнему крепко держа его за плечи. Их тела соприкоснулись. Генри прошептал в ухо Кастенбауму:

— Ты не понимаешь. Не понимаешь, какие силы объединяются, чтобы уничтожить нас. Силы зла. Это не сказочки для воскресной школы, Эдди. Дьявол существует. Он реален. Он живет. И у него есть план. Я знаю его, потому что только тем и занимался всю жизнь, что изучал его, пытался понять. И, думаю, мне это удалось. Думаю, удалось.

Кастенбаум затаил дыхание. Перестал моргать. «Не шевелись, — мысленно сказал он себе. — Исчезни».

— Это очень просто, Кастенбаум. Его план. Первым он забирает слабейшего из нас. С этого он начинает. Это имеет смысл, как по-твоему? Слабейших из нас. Женщин. Слабую половину, правильно? Женщины — они слабые, потому что чувствуют так глубоко. И он этим пользуется, чтобы завладеть ими. А когда они умирают, сильные мужчины, как бы ни были они сильны, тоже становятся слабыми. И так по одному он заполучает всех нас. Всех нас. Пока мы не начинаем бороться с ним. Сопротивляться. Пока мы не скажем ему: «Нет. Нет, хватит».