Позор и чистота - Татьяна Москвина Страница 44

У Тамары, конечно, были сомнения, стоит ли Валентине выступать в таком виде. Но соблазн впился в нее тысячами блестящих иголочек: телевидение! Покажут по телевизору мою Валю, а может, и меня. А что такого? Что нам скрывать? Валя, ты расскажи, расскажи, как мы живем, как пашем, как наши рублики честные-соленые зарабатываем, как детей растим себе на горе, расскажи!

Грибову переодели в нарядную блузу, с розами и люрексом (отыскала проворная подруга!), бутылки со стола убрали, но скрыть то, что Валентина тяжело пьяна, было никак нельзя. Водка плескалась в ее дико блестящих, тоскливых глазах, исказила голос, ставший характерно для пьющих женщин расплавлено-тягучим и визгливым, как бы барахтающимся в шторме собственных интонаций. Но ругательный дар никогда не оставлял Валентину Грибову. Не оставил и теперь.

– Валентина Степановна, я знаю, что вы долгое время воспитывали свою внучку, теперь Вероника живет с матерью, что вы хотели бы ей сказать? Вот туда смотрите, пожалуйста. Валентина Степановна, вот туда, считайте, что дочь там.

– С матерью, – повторила Грибова. – Катька-блядь утащила мою Веру… Катька! Задушу своими руками. Все Ящеры знали, что ты проститутка. От срама я уехала на деньги твои позорные!

– На какие деньги, Валентина Степановна?

– На те деньги, что она с того мужика взяла. С этого… Времина. Он женатый был, не мог на ней жениться. Да и что на вас, на блядях, жениться? – прибавила Грибова, свирепо глядя на журналистку Кристину. – Вы бы на себя посмотрели, на кого вы похожи. Грудь заголит, ноги заголит, живот наружу, краски полкило на лицо намажет – и давай женись на ней.

– Это вы критикуете современных русских женщин?

– Русские женщины! Были русские женщины, а стали французские проститутки! – отрезала Валентина. – Слышали, вы? Вон туда говорить? Там проститутки сидят, мильенами, да? Проститутки! За деньги на все готовы! Прости-господи с глазами обоссанными. Наши Наташи! На весь мир всю страну осрамили! Отдай внучку, Катька, она чистая девочка, тебя к ней подпускать нельзя. Я тебя родительских прав лишу!

– А скажите, пожалуйста, вот про деньги, которые ваша дочь получила от Времина, много было денег, эти деньги на что пошли?

Валентина Степановна заплакала («В кадре плачет! – пронеслось в голове Кристины. – Атас, супер!»).

– Дом я купила, – призналась Грибова, всхлипывая. – Вот этот дом купила на те деньги от Катькиного срама… А как было жить, в Ящерах оставаться? Там стыдно было – все знали… Это ж вам не сейчас, когда все блядьми стали! Это в ту жизнь еще, когда мы скрывали, что мы бляди. Стеснялись!

(«Ну, пиип сделаем на “блядей”, а по артикуляции все равно будет видно, что она несет», – подумала Кристина, уловив еще краем глаза и уха, что мужскому «железу» телегруппы явно нравятся мамашины тексты.)

– А Вера не вернется, я дом сожгу, – сказала вдруг Валентина, перестав плакать. – Ейбо, сожгу нафиг. Гори все! Христа ради по людям пойду просить. В канавах буду спать. Отмоюсь от позора… Я ж эту партию коммунистицкую в гробу видела, но и этот бардак куда ж это годится? Заживо душами гнием! Ох, проклятые мы, проклятые, порча в нас…

…………………………………………………………………….

– А мир идет, как задумано о нем, – усмехнулась Нина Родинка, – и нравы все падают и падают с неизвестной высоты. Я была бы вполне довольна своей жизнью, если бы не одна неприятность: у меня от перегрузок сломался чувственный аппарат.

Я чувствую чувства, но слабенько, какими-то такими небольшими царапками. Вот как я раньше гневалась? Могучими, обжигающими волнами темно-красного цвета. Они рождались в душе и захлестывали тело, там шли неведомые химические процессы и толкали меня на бурные реакции и даже поступки.

Я краснела, меня пробивал пот, я начинала кричать и действовать.

А страх и ужас? Они были острыми, ледяными, они быстро росли, сжимали душу, чуть отпускали – и опять сжимали. А любовь? Это было чистое расплавленное золото, свободным фонтаном бьющее из недр существования. Оно так сияло, искрилось и сверкало, что видимый мир совершенно преображался и время останавливалось.

Теперь же рождаются какие-то мелькающие зигзаги, никак не переходящие в биохимию. Какая-то слабо фиолетовая симпатия. Бурое раздражение. Едва оранжевая маленькая радость. Зеленоватое удовольствие, длящееся жалкие минуты. Серенькая тоска на денек-другой.

Я не ропщу, поскольку по Плану я должна выполнить свое задание, и более ничего никого не колышет. Что я при этом чувствовала – это моя личная история, никаким боком не фигурирующая в Плане. Но так, чисто по-человечески, знаете, обидно. Жалко мне испортившийся мир моих чувств.

Раньше я, бывало, плакала в кино. Слезами! Это столько было реактивности в запасе, что оставалось даже на искусство. А сейчас на близких родственников – и то не хватает.

И хорошо еще, если это мой собственный аппарат барахлит. А не покидает ли нас – думаю я с тревогой – родительница всех чувств, Мировая Душа, которая, как известно, никому не подчиняется, даже Вседержителю?

Мировую Душу вычислили немцы, раскочегарив ум философией и растравив нутро музыкой. Они буквально «сели ей на хвост», надоив гениальности на тысячи личных чувствилищ. Русским же когда-то не требовалось усилий – Мировая Душа в их пределах росой падала на травы и клубилась туманами в лесах.

Пошел себе за грибами, надышался – и гуляет душа маленькая за душой Мировой!

Осталась? Ушла? Вернется?

Не знаю. С ней никогда ничего не понятно…

…………………………………………………………………….

– Спасибо, Валентина Степановна! – воскликнула счастливая Кристина (роскошно, ну роскошно!), собираясь заканчивать съемку, но Грибова, на что-то сильно опершись в бушующем разуме, вдруг грозно выбросила вперед могучую руку с торчащим указательным пальцем.

– Я людям! Я сказать хочу. Сами пришли – вот слушайте.

– Мы слушаем, слушаем.

Грибова, отстранив испуганную Тамарку (не надо, Валя! хватит, Валюша!), накренила голову и прорычала:

– Все неправда, люди! Все неправда. Пиво они там расхваливают – моча кислая, крыс травить. Порошок «Лоск» вам актрисуля впаривает – дрянь и никаких пятен… ничего он не стирает! И все прокладки протекают! Все! У наших баб все прокладки ихние протекают. Не на нашу мать эти прокладки. Дошли, да? Из-за границы везем куски ваты настриженные своим бабам в трусы положить! Ничего своими руками сделать не можем! Стол сколотить не можем – вези с Италии! Ботинок сшить не в состоянии – тащи из Хранции! Теперь возьмем эту лапшу. Супы которые и прочее. Вы охренели все это жрать, что ли? Порошки водой разводить и в живот заливать?

– Валентина Степановна, это уже не для нашей программы, – попыталась перебить ораторку Кристина.

– А ты вообще молчи… бифидобактерия, – пригвоздила ее Валентина Степановна, и звукоинженер Миша, сморщившись, убежал отхохотаться на крыльцо. – Все проврали насквозь, вы, керамиды пальцем деланные. Весь мир проврали! Волосы красить вредно – они от этого вылезали и будут вылезать, какую бы вы там губастую волосатую прости-господи ни поставили на экран врать дурам, что она эту дешевку-краску пользует… А где этот ваш банк «Империал», а? Сколько лет морочили голову, Тамерлана приплели, Наполеона приплели, а банка след простыл с нашими денежками. Вы не думайте, граждане, кто вас грабит каждый день, а вы лучше мажьте этой ту… тушенкой ресницы, чтоб они до лба доткнулись. На вас тогда эти пидеры женятся, которых от запаха пота корчами крутит… Воздух от вашего вранья тухлый сделался… Вас всех под суд…