Vremena goda - Борис Акунин Страница 44

Вышла из самолета Вера уже на взводе. И совсем взбеленилась, когда берзинский лимузин доставил ее не в офис, а в Третьяковский проезд, где дорогие бутики. Там ее уже поджидал работодатель.

– У нас полтора часа, чтоб тебя приодеть, – с ходу заявил он, как обычно, не здороваясь. – Лицо Фонда, а выглядишь чучелом. Блин, на какой помойке ты эту рубаху нашла?

Тут-то она ему и выдала по первое число, за всё сразу: и за водяной матрас, и за пашот с кокоттом. Даже не стала заезжать домой, чтобы поменять байковую рубашку на свитер, как собиралась. Из принципа.

И на смотринах телевизионных вела себя по-волчьи. Если говорили: встаньте вот так – не вставала. Говорили: ну улыбнитесь же – не улыбалась, саботировала.

В итоге ее даже не позвали на беседу с продюсером, Берзин объяснялся там без Веры. Когда ехали из Останкино, она сказала, что ни в каком шоу участвовать не будет, и баста. Не для нее это. Разругались в дым.

– Ладно, езжай в аэропорт, лети в свою Нормандию. Остудись там, подумай, – в конце концов сказал Слава, поглядев на часы. – Пособачились бы еще, но у меня встреча.

Даже ссориться с ним было тяжело. Не человек, а хронометр с турбийоном.

– На твоем не полечу, – отрезала Вера. – Что им, потом еще обратно порожними возвращаться? Позвони своей Яне, пусть возьмет мне билет на обычный рейс. И чтоб никаких бизнес-классов.

– Ёлки, ты же президент Фонда! Тебе нужно марку держать! Ноблесс оближ! Думаешь, мне самому по душе все эти навороты? – он обвел рукой салон «майбаха». – В России живем! У нас по одежке и встречают, и провожают!

– Во-первых, «навороты» тебе по душе. А во-вторых, если у человека профессия – помогать несчастным, то нечего демонстрировать всем вокруг, как у тебя жизнь удалась. Это и пошло, и глупо! – Вера всё больше заводилась. – И знаешь что, Славочка, «мерседес» свой забери обратно. Когда вернусь, выделишь мне тачку попроще. Знаешь, бывают такие, как в армии, цвета хаки, с полным приводом. Мне в самый раз будет.

Берзин уставился на нее. Она думала, сейчас опять заведет вечную песню: мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи, и всё такое прочее.

Не угадала.

– А что? В этом есть фишка, – задумчиво молвил хозяин жизни. – Всё-таки я в тебе не ошибся. Есть у тебя, Коробейщикова, чутье на стиль. Знаешь, что мне продюсер сказал? У тебя, представь себе, интересный имидж «суровая искренность» и чумовой прикид. Это мнение профи. Ему видней, чем мне. И насчет тачки идея супер.

Заставка для телешоу: Доктор Вера спешит на помощь. Ты в клетчатой хламиде и бандане фигачишь, как доктор Айболит, по колдобинам за рулем сраного «уазика» спасать старичье в какой-нибудь Говнопамперск. Кул! Опять же поддержка отечественного автомобилестроителя, это сейчас в тему. Я закажу спецэкземпляр. Движок поставят нормальный, всю начинку поменяют, сделают нормальный салон, подушки безопасности, полный тюнинг. По бабкам это, конечно, выйдет сильно круче «мерина», но понты дороже денег.

В общем, Берзин был неисправим и неизлечим.

Хоть Вера и старалась держаться с ним как можно суше, старушки из мезона не сомневались, что у стажерки с молодым человеком «отношения». Сколько она ни отпиралась, не помогало. Только подмигивали: «Э-э, дочка, глупенькая ты еще. Такой солидный мужчина не станет попусту тратить время на полеты к финтифлюшке. Какие такие важные дела у вас могут быть?» О берзинском суперпроекте бабушки не знали, поэтому переубедить их было невозможно. Да и зачем переубеждать? Краткие наезды Берзина вносили в небогатый на события мирок «Времен года» оживление, а в Вериной судьбе население мезона, особенно его женская, то есть основная часть принимала живейшее участие.

Контакты с «гостями» у стажера Коробейщиковой установились самые душевные – за исключением Долорес Ивановны. С ней всякая душевность исключалась, потому что у этой, прости Господи, старухи Шапокляк на почве витцельзухт-синдрома душа полностью дистрофировала.

Конечно, работать здесь было труднее, чем в обычном домвете. Там все тебе рады, каждое твое появление – дар и праздник, а здешние старики в большинстве своем очень много о себе понимают и относятся к персоналу как к обслуге. Но ведь так, в сущности, и должно быть.

Старые люди имеют право важничать и принимать заботу как должное. Они находятся на заслуженном покое после долгой жизни, проведенной в трудах. Не было бы их, не было бы и нас, разве не так?

Ну а когда Вера все же уставала от вздорностей и капризов своих подопечных, то садилась за руль, врубала музыку и накручивала километраж по окрестным городкам.

Поездки по французским проселкам доставляли ей огромное удовольствие. Будто сошедшие с барбизонских полотен неяркие пейзажи – плавные холмы, ивы над прудами, зеленые шары омел на тополях и кленах – излучали мир и покой. В этом дремотном царстве не могло случиться ничего страшного. Здесь ничто не погибало раньше своего часа – ни деревья, ни звери. По полям не бегали, а будто прогуливались зайцы; на ветви сидела ленивая белка. Легко было представить, как проживешь здесь до восьмидесяти или девяноста лет, и мина никогда не ускорит своего тиканья, потому что ей не из-за чего будет взорваться.

Самообман, конечно. Человек так устроен, что, если поместить его в психически комфортную, абсолютно бесконфликтную среду, он начнет генерировать стрессовые ситуации из-за ерунды.

Как-то в июле у Веры в голове ударили нешуточные тамтамы практически без повода. Сбегала по лестнице, оступилась и чуть не грохнулась, еле ухватилась за перила. В Москве бы вскрикнула или чертыхнулась и помчалась себе дальше, а здесь от расслабленного житья ого-го как прихватило. Минут пятнадцать в себя не могла придти, только глубинным дыханием и спаслась.

Аневризма тут как тут, дожидается своего часа. Ну и бес с ней, пусть дожидается.

С другой стороны, если б не этот маленький казус, не получилось бы хорошего разговора с отцом Леонидом, отставным священником.

Он был человек старинного воспитания, держался учтиво, но отстраненно, и, сколько Вера ни пыталась, наладить с ним нормальный контакт не удавалось. Трудно выстроить сердечные отношения с тем, кто в них не нуждается, потому что и так пребывает в полном ладу с собой и миром.

Но вышло так, что отец Леонид как раз вышел на лестницу, когда Вера сидела там в позе лотоса и пыхтела свое «омм, омм». Он, естественно, спросил, что с ней. «Всё нормально», – ответила она, изобразив улыбку. Железное правило волонтера: не навешивать на стариков своих проблем. Но священник что-то почувствовал. Вдруг сделался очень приветлив, позвал в гости – и очень настойчиво, не откажешься. Раньше он Веру к себе в комнату не допускал. Как же было упустить такую возможность? Тем более и тиканье почти унялось.

Комната, верней однокомнатная квартира, где жил отец Леонид, была чуднáя. Один угол занят аналоем и иконостасом, перед которым светилась лампадка. На стенах всюду старые фотографии – как в палате Мадам, но только здесь преобладали военные в дореволюционных мундирах.