Разрыв - Саймон Лелич Страница 44

— Я не принадлежу к числу ваших учеников, мистер Тревис.

— И что это значит?

— Это значит, не стоит разговаривать со мной так же, как с ними.

Директор усмехнулся снова.

— Я буду разговаривать так, как сочту нужным, юная леди. Да и какое право имеете вы требовать чего-то иного? Какое право имеете нагло врываться в мой кабинет и предъявлять мне обвинения, которые, как вам прекрасно известно, вы ничем подкрепить не можете?

— С юридической точки зрения вы, судя по всему, правы. Я не могу подкрепить их, во всяком случае, не настолько, чтобы они произвели впечатление на тех, кто принимает решения о необходимости каких-либо действий. Но я увидела и услышала достаточно, чтобы убедиться в их истинности.

Директор презрительно поморщился.

— Не следует особенно доверять тому, что говорят вам школьники и, — он мотнул головой в сторону двери смежного кабинета, — секретарши, инспектор. И те, и другие печально известны чрезмерной живостью воображения.

Из-за двери донесся шум, там что-то упало или опрокинулось, — по-видимому, Джанет отпрянула от двери, у которой подслушивала, и сбила на пол некую безделушку из тех, что во множестве, как уже знала Люсия, украшали ее письменный стол.

— Выводы из услышанного я делаю самостоятельно, мистер Тревис.

— Да что вы? Весьма прискорбно, в таком случае, что ваше начальство с ними, похоже, не соглашается. Как оно прореагировало, когда вы изложили ему вашу теорию?

— Дело Зайковски, как вам хорошо известно, закрыто. Дело Сэмсона вряд ли будет открыто. Весьма, как вы выражаетесь, прискорбно. Более того: позорно.

Директор школы улыбнулся. И даже ухмыльнулся.

— Вы называете это позором. А я здравым смыслом — качество, до прискорбного редкое среди государственных служащих нашей страны. — Он снова сел, снова откинулся на спинку кресла. — Вы избрали предметом нападок меня, инспектор. Почему? Почему не детей, которые мучили маленького Сэмсона? Почему не их родителей? А Зайковски? Вы действительно считаете, что я несу за случившееся ответственность большую, чем человек, лишивший жизни тех несчастных детей?

— Виновных вокруг много, мистер Тревис. Однако простой факт состоит в том, что вы могли предпринять что-то, способное предотвратить случившееся, но не предприняли ничего. Более того, вы обязаны были что-то предпринять. Вы знали — и знаете — об издевательствах, происходящих в вашей школе. Знаете, кто их жертвы, и кто из учеников, кто из учителей, несет за них ответственность. — Люсия приблизилась на шаг к его столу. — Вы как-то заявили Сэмюэлу Зайковски, что всеведущи. Это ведь точное ваше слово? Заявили, что вам известно все, что происходит в стенах этого здания. Даже если это было пустым бахвальством, мистер Тревис, вы все равно остаетесь главой этого учреждения и потому несете основную ответственность.

Директор школы зевнул.

— Я вам наскучила, мистер Тревис?

— Честно говоря, да. Наскучили. Ваши доводы моралистичны и наивны. А ваши манеры представляются мне неуважительными и неприятными. Да и вообще, вы отвлекаете меня от дел, куда более достойных моего внимания.

На этот раз, усмехнулась Люсия. Не смогла удержаться.

— Вы старый дурак, — сказала она. — Напыщенный старый дурак.

— Вот и до брани дошло. Право же, инспектор. Было время, когда я ожидал от вас гораздо большего.

— Значит, мы оба потерпели провал, каждый по своему, — сказала Люсия. — Оба не смогли оправдать чужие ожидания.

Тревис встал. Он вышел из-за стола и направился к двери, через которую вошла в его кабинет Люсия. Открыл ее и удерживал открытой.

— Спасибо, что потратили на меня время, инспектор. Жаль, конечно, но, похоже, потратили вы его впустую. Полагаю, вам еще не представился случай обдумать, что вы будете делать теперь, после того, как выставили напоказ владеющее вами озлобление.

Люсия вышла в коридор.

— Как это ни мучительно для меня, мистер Тревис, делать я буду то единственное, что могу теперь делать. То же, что делали вы. То есть, ничего. Может быть, спать смогу чуть лучше, но и не более того.

Директор улыбнулся.

— Дорогая моя, — сказал он. — Я бы на вашем месте на это не рассчитывал. Ну никак не рассчитывал бы.

Вранье.

Прошу тебя, милый. Успокойся.

Ни хрена я успокаиваться не буду. Да как она смеет, на хер? Как вы смеете? Он мертв. Мой сын мертв, убит этим пидором шизанутым, учителем и, по-вашему, я буду сидеть и смотреть, как вы ссыте на могилу Донни?

Херня. Вы не так сказали. Вы не спрашивали. Вы говорили. Вы… как это, на хер, называется. Наговаривали на него, вот что вы делали. Если Донни был таким шпаной, почему тогда школа об этом молчала, а? Жена вон была на родительском собрании — когда? В прошлом месяце.

В феврале. Четыре месяца назад.

Ну, в феврале. Какая, к матери, разница? Главное, они же ни слова не сказали. Ни одного сраного слова.

Барри, пожалуйста. Не выражайся.

Заткнись. Просто заткнись сию же минуту. Вы. Слушайте меня. Мой сын был хорошим парнем. Ну да, язык у него был, как бритва, это точно. И умным он был, иногда слишком умным, себе на голову. Но законов он не нарушал. Ни наркоты, ни бухалова, ничего такого. Ему хватало ума понимать, что я с ним сделаю, если найду у него такую дрянь. Может, отметки у него были и не самые лучшие, но он был сообразительным. И осторожным. Единственная глупость, какую он сделал, это когда он с тем лузером подружился. Как его? Господи. Как его звали-то?

Гидеон. Ги. Гидеон.

Гидеон. Точно. Ну так этот вообще зазря небо коптит. Вот вы являетесь сюда, спрашиваете, чего там Донни набезобразил, ну так это вам Гидеон нужен, вы с ним поговорите. Гидеон гадил, а все говно на Донни сыпалось. Я ему говорил, я говорил, будь осторожнее, мальчик, иначе этот лузер тебя за собой утянет. И был прав. Так и вышло. Гидеона стали считать подонком, а это и Донни замарало.

Ну скажи, Карен. Я же прав, так? Скажи ей, что я прав.

Он прав.

Конечно, прав. Хоть прошлое лето возьмите. То, что случилось прошлым летом в автобусе с тем мальчишкой.

Это было в ноябре.

В каком еще, на хер, ноябре? Летом.

В ноябре, я уверена. На улице уже темно было, помнишь?

Летом. Вы записывайте, записывайте. Это летом было.

Плевать мне, что вы там записываете. Запишите и это. Другое же записывали. Ну и это запишите.

В общем летом. Я, значит, сажусь обедать. Только-только. День был длинный, а настроение у меня поганое, потому что все пиво в доме теплое.

Я же тебе говорила, Барри, это все холодильник. Он уже несколько месяцев плохо работал. И сказала, давай я в магазин сбегаю, холодного принесу, но ты сказал…