Акимуды - Виктор Ерофеев Страница 44

– Так вы прямо в университете и родились?

Оказалось, что Сталин, говорящий с чудовищным кавказским акцентом, спросил папу, где он родился. Папа, не расслышав вопрос, но памятуя приказ Молотова не переспрашивать, ушел в догадки и вывел для себя, что Сталин спросил, где он учился.

– В Ленинградском государственном университете! – отрапортовал он.

Тут Сталин и схватился за живот. Отсмеявшись, тяжело дыша, Иосиф Виссарионович признался:

– Давно я не хохотал. Последний раз я так смеялся еще до Октябрьского переворота.

На пороге сталинского кабинета возникли двое в пенсне: Молотов и Берия. Они активно блестели стеклами.

– Ну что, летим?

Отец встретил меня в прихожей в приятном на вид коричневом пальто и в коричневой шляпе. Правда, на ногах у него были шлепанцы. Он медленно поднялся со стула, ища глазами палку. Было видно, что он давно меня ждет. Рядом с ним стоял большой чемодан из крокодила, который он купил в Париже полвека назад. Чемодан из крокодила давно не летал. У него была оторванная ручка. Отец не знал, какой ему выбрать взгляд: колючий или добрый. Он радовался тому, что мы летим специальным рейсом на правительственном борту по приглашению министра, но он давно уже, больше часа, сидел на мягком зеленом стуле в пальто и шляпе, с тех пор как парикмахер Толя, тоже ставший пожилым человеком, постриг его перед дальней дорогой, а я все не шел.

– Ты, как всегда, опаздываешь! – уколол меня взглядом.

Мама в голубом халате в катышках, согнувшись, высунулась из спальной комнаты.

– Ты с ума сошел! – вместе приветствия прикрикнула она на меня. – Ты посмотри: он же больной! Куда ты тащишь его из дома? Он с прошлой осени даже во двор не спускается! – Мама!

– Оставь нас! Уходи! Убирайся! – гневалась мама.

– Мама! Ему нельзя здесь оставаться. Мы летим!

– Да! Мы летим! – легко согласился отец.

– В шлепанцах! Ты посмотри, как у него отекли ноги!

– Дай мне рожок! – обратился ко мне отец, отмахнувшись от мамы.

В последнее время они не находили общего языка.

– Неужели тебе трудно обслужить одного человека? – недоумевал, развернувшись к жене, отец. – Давай-ка, – он поднял глаза на меня, с трудом натягивая ботинки, – перед вылетом позвоним бабушке. Пусть она спустится и помашет нам рукой.

– Какой такой бабушке! – возопила мама. – Нет, ты слышишь, что он несет! Сегодня утром я попросила его из ванной принести мне юбку, так он принес две губки!

– Мой хороший! – примирительно сказал отец – он так часто обращался к маме. – Мой хороший, успокойся! – Отец взял в руку трубку и снова ко мне: – Напомни ее телефон.

Моя бабушка, Анастасия Никандровна, в девичестве Рувимова, была настоящей beauty. На фотографиях 1930-х годов она выглядела неприлично привлекательной. Сквозь курортное платье в Крыму светилось жадное до ласк тело. Многие годы папа уезжал к бабушке и пропадал у нее до утра.

– Папа… – несмело начал я.

– Володя! – раздался мамин крик. – Твоя мать умерла четырнадцать лет назад!

Отец сделал удивленное лицо:

– Мой хороший! Я вчера разговаривал с ней.

– Нет! Ты посмотри на него!

– Папа! – Я стал торопиться. – Мы опаздываем на самолет!

– Куда вы летите?

– Куда мы летим?

– Мы летим в Варшаву, папа!

– Зачем нам Варшава?

– Мы летим в Варшаву получать награду, – сказал я.

Папа порылся в кармане пальто и достал очки. Он стал просматривать телефонную книгу.

– Какую еще награду? – раздраженно спросила мама.

– Почетный диплом, – объяснил я.

Папа тем временем срывающимся пальцем стал накручивать циферблат телефона. В трубке послышались гудки. Раздался щелчок, и трубка быстро стала говорить женским голосом по-узбекски.

– Мама, это ты? – недоверчиво спросил папа.

Поползли длинные гудки.

– Вчера мне пришлось расстаться с помощницей, – сообщила мама. – Она мне никогда не нравилась. Ты помнишь, какие отвратительные блины она напекла на Пасху? А тут выясняется, что она украла у папы деньги.

– Мама! – громко сказал папа. – Мама, мы выезжаем, выходи через десять минут!

– Папа! – воскликнул я. – Мы же вылетаем не из Шереметьева. А из Внукова-2. Мы не будем проезжать мимо бабушки.

– Подожди, – сказал в трубку папа и прикрыл трубку ладонью. – Что ты говоришь?

– Мы вылетаем из Внукова-2.

– Ну и что?

– А бабушка живет по дороге на Шереметьево.

– Бабушка умерла четырнадцать лет назад! – Мама в отчаянии покачала головой. – Я по семь раз бегаю ночью в уборную.

– Мама, тебе надо лечь в больницу.

– Ты что, хочешь моей смерти? Какая больница!

– На, – сказал отец, протягивая трубку. – Скажи бабушке, когда ей выходить.

– Привет, бабушка! – выпалил я. – Мы сегодня не едем в твою сторону.

– Что-то ты редко звонишь, – сказала бабушка грустно.

– Я о тебе вспоминаю, бабушка!

– С кем ты там разговариваешь? – спросила мама. – Ты бы лучше, вместо твоей Варшавы, пошел на кладбище и убрал с твоей девчонкой бабушкину могилу. Когда ты был там последний раз? Вот сровняют могилу с землей – куда ты будешь нас хоронить?

– Мама! – несколько обиделся я. – У меня есть достаточно связей…

– Ты всегда бахвалишься своими связями! А что ты сделал для нас со своими связями? Вон папин чемодан – и то без ручки!

– При чем тут чемодан? Почему ты так несправедлива? Разве я не починил отцу глаза? Кто устроил его в клинику?

Он теперь смотрит телевизор без очков!

– Смотрит и ничего не понимает!

– Почему ты любишь говорить обо всех гадости?

– Глупости! Это ты любишь писать гадости. Я люблю только твои ранние рассказы!

– Мама! Ну, нельзя же всю жизнь писать ранние рассказы!

– Не ссорьтесь, мои хорошие! – сказал отец.

– Поехали! – сказал я.

– Куда мы едем? – энергично поинтересовался отец.

– В Варшаву!

– Вот странное дело, – задумчиво сказал отец, уйдя в себя. – Мои первые детские воспоминания связаны с трауром. Помню красные флаги с черными лентами. Умер Ленин.

– Хорошо, что хоть Ленин у тебя умер. А то ты бы ему тоже стал звонить по телефону! – вновь не выдержала злопамятная мама.

– Александра Михайловна Коллонтай была человеком широких взглядов, – припомнил отец. – Она любила Ленина больше, чем Сталина.