Жизнь прекрасна, братец мой - Назым Хикмет Страница 44

На площадке перед дверью с двумя полумесяцами Нериман познакомилась со старшей сестрой Керима. Керима арестовали двадцать пять дней назад, через два месяца после ареста Измаила. Сестра у Керима — пожилая, полная, с приветливым лицом… А по лестнице с такой скоростью взбирается, что можно решить, будто четырнадцатилетняя девочка.

Нериман сказала:

— Месяц назад я встретила Керима в автобусе. Вижу, он стоит впереди. Я так обрадовалась! Пока пробиралась через толпу к нему, автобус остановился. Я не успела позвать его. Он спрыгнул. Я тоже. Идет быстро, не оборачиваясь. Я — следом. Он свернул в переулок и побежал. Тогда я подумала, что он просто не хочет меня видеть.

В руках у сестры Керима судок и четыре красные розы. Привезла из Сарыйера. Одну розу дала Нериман.

— Эти розы мой Керимчик вырастил в галерее, которую сделал собственными ручками. — И добавила: — После того, доченька, как мы выходим отсюда, за нами следят. Куда мы идем, с кем разговариваем. Поэтому-то Керим и убежал от тебя. Есть такой рябой тип, никогда не отстает от меня. Третьего дня выхожу я отсюда утром, оставив передачу. Рябой — за мной. Пошла я в хамам на Фындыклы. Мылась там до вечернего азана. Выхожу. Что ты думаешь — стоит перед баней! Снег-то сыпет. А он стоит дрожит. Отдают ли хоть они наши передачи ребятам? Или сами сжирают?

Вдруг раздался крик:

— Вы обязаны передавать моему мужу еду горячей! У моего мужа туберкулез.

Дверь с двумя полумесяцами, не открывавшаяся два часа, наконец-то открылась, полицейские берут у женщин еду. Взяли и красные розы, которые принесла сестра Керима.

— Прошу вас не кричать.

— Почему это не кричать? Кто дал вам право часами держать нас здесь?

Кричит красивая молодая женщина. Отец у нее — депутат меджлиса. Муж — коммунист. Симпатичный смуглый парень. Два раза раскололся на побоях.

Сестра Керима сказала:

— Удивляет меня эта Неджля, умная, красивая, кровь с молоком. Как она смогла полюбить коммуниста и выйти за него замуж? Из-за него даже семью свою покинула. Отец от нее, правда, не отказался. Полицейские побаиваются ее из-за отца. Как говорят, любовь зла — полюбишь и козла! Почему она бросила богатый отцовский дом и вышла замуж за невзрачного парня? Если уж выходить за коммуниста, то только за такого, как мой Керим… — Она улыбнулась, блеснув ровными зубами. — Свой птенец и ворону кажется жар-птицей.

Женщины отдали передачи. Но не расходились. Ждали, когда им вернут пустые судки.

Дверь с двумя полумесяцами вновь открылась, вышли четверо арестантов с двумя полицейскими в штатском. В руках арестантов угольные корзины. Эти будут таскать уголь для печей политического отдела. Ни один из арестантов не был родственником стоявшим перед дверью женщинам. Но все равно они обрадовались и заулыбались. Неджля развернула газету, которую держала в руках, и сделала вид, что читает. Один из арестантов, знавший французский, прочитал заголовок в газете (оказалась «Юманите»): «В Турции коммунистов подвергают пыткам. Демократы всего мира…»

Больше он прочитать не успел, шедший сзади полицейский толкнул его в спину:

— Шагай!

Неджля закричала:

— Даже у нас на глазах пытаете…

Полицейский искоса взглянул на Неджлю, покачал головой. Арестанты ушли вниз.

Сестра Керима сказала Нериман:

— Керима, помоги ему Аллах, не пытают. Так умоляла их: покажите мне его хоть разок; не показывают.

— Я Измаила не видела с тех пор, как он попал сюда.

Керим был в «саркофаге». Три стены «саркофага» бетонные, пол тоже бетонный, дверь деревянная. Поместиться может только один человек. И то — только на ногах. Плечи и спина прижаты к стенам, колени упираются в дверь.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге». В первую ночь после ареста его избили, затем бросили в камеру, потом — в «саркофаг». Прямо над головой горит безумно яркая электрическая лампа — один Аллах ведает, сколько в ней свечей. То загорится, то погаснет. То тьма кромешная — хоть глаз коли, то невыносимый свет.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге» Пять дней его не кормили. А сейчас дают понемногу. По нужде только раз выводят. И еду дают только разик, а потом — опять на ногах, то свет, то тьма.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге». Теперь его держат под руки, когда выводят в уборную.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге». Больше он ни о чем не думает. Он утратил то, что называется способностью думать. Не чувствует он и усталости. Чувствует он нечто иное. То тьму, то свет. Поначалу он крепко зажмуривал глаза, чтобы спастись от этого — то света, то тьмы.

Вечером двадцать шестого дня Керима привели в кабинет начальника подразделения. Измаил тоже был там. На столе начальника стояли в стакане три почти увядшие красные розы.

— Ты его знаешь? — спросил начальник подразделения Измаила, указывая на Керима.

Измаил посмотрел на Керима, то открывавшего, то зажмуривавшего глаза. Казалось, то сжималось, то разжималось все его лицо. Измаил оторопел. Затем догадался: «саркофаг».

— Нет, не знаю.

— А он тебя знает.

— Ложь.

— Он тебе передал печатную машинку и вощеную бумагу? — спросил начальник подразделения у Керима.

Керим молчит. То открывает, то зажмуривает глаза. Керим не здесь, он в другом мире, в мире, который то накрывает кромешная тьма, то слепит безумный свет. Под руки его поддерживают двое полицейских.

Измаил знает, что Керим попал в «саркофаг» потому, что ничего не сказал на фалаке.

Начальник подразделения закричал на Керима:

— Ты, остолоп, отвечай давай! Получил ты от него, это мы знаем, а вот отдал кому?

Измаил смотрит Кериму в глаза. Страшная горечь охватила его. Сойдет с ума парень.

— Уложите этих негодяев!

Измаил опять попытался вырваться. Керим повалился на пол, когда его толкнули. Обоим привязали к ногам фалаки. Начали бить.

Обоих бросили в те же камеры. Через десять дней Керима увезли в сумасшедший дом.