Наследство Карны - Хербьерг Вассму Страница 44

Дело шло к весне, но в Берлине стоял настоящий зимний мороз. Служанка весь день топила печи, пока стены прогрелись.

Дина держала в руках два письма. Одно — из Рейнснеса, другое — от знакомого адвоката.

Письмо из Норвегии дошло до Берлина быстро, другое шло на удивление долго. Оба были датированы 22 февраля 1878 года.

В старинном календаре этот день был отмечен камнем. В знак того, что именно в этот день святой Петр бросил на землю раскаленный камень, дабы земля согрелась и лед растаял.

Дина сидела перед большим зеркалом. В ее темных волосах блестели серебряные пряди, но морщины скорее угадывались, чем были видны. Словно кожа, научившись сопротивляться возрасту, покрыла лицо тонким защитным слоем.

Лишь когда, как сегодня, неприятности или чувства заставали ее врасплох, этот слой трескался и обнажал морщины.

Обстановка комнаты говорила о вкусе и любви к роскоши и в то же время казалась почти выхолощенной в своей простоте. Картины, в углу — виолончель, посредине комнаты — рояль. Над ним большая хрустальная люстра; люстра слабо позванивала, когда тремя этажами ниже открывалась парадная дверь или мимо дома проезжали пролетки.

Белая кафельная печь от пола до потолка занимала целый угол. Медная дверца была открыта, отблеск огня падал на строгий узор паркета.

Письмо от адвоката Дина сложила и спрятала в шкатулку под почтовую бумагу и конверты.

С другим подошла к одному из трех окон, выходивших на шумную улицу с липовой аллеей. Она открыла окно и высунулась в него.

День близился к вечеру, падал снег. До нее долетали топот копыт, звук торопливых шагов, стук колес и перекатывающихся бочек. С веток деревьев свисали солнечные лучи.

Дина высунула в окно руку с письмом, и оно мягко затрепетало среди снежинок.

К парадному подошел высокий мужчина.

Она помахала ему письмом.

Аксель не смотрел вверх, поэтому она сунула в рот два пальца и свистнула. Он тут же поднял голову, снял шляпу и махнул Дине.

Она подняла руку и уронила письмо вниз. Серьезно и молча выпустила его из руки, и они оба следили, как оно летело по воздуху.

Аксель поставил на землю докторский чемоданчик и попытался схватить падающий листок. Он бросился к нему всем своим крупным телом, но не поймал, лишь сделал несколько нелепых прыжков.

Слабый ветер, играя, держал письмо в воздухе и позволял снежинкам медленно скользить по бумаге. Чернила расплылись прежде, чем оно намокло и отяжелело настолько, что наконец упало на землю.

В конце концов Аксель схватил его и, наклонив голову, стал читать. Потом снова взглянул на окно.

Но Дина уже закрыла его.

Аксель протянул Дине письмо и поцеловал ее. Но она не взяла письмо, и оно на мгновение замерло в воздухе между ними. Наконец Аксель выпустил его, надеясь, что оно упадет на консольный столик под зеркалом.

— Ведьма! Почему ты бросила мне письмо? Когда оно попало ко мне в руки, его уже невозможно было прочесть. От кого оно? — спросил он и поцеловал ее в губы.

— От Анны. — Дина помогла ему снять пальто.

Аксель подошел к печке и стал растирать перед огнем замерзшие руки.

— От Анны? — равнодушно спросил он. — И что же она пишет?

— Она живет в Рейнснесе. Там сейчас темнее, чем летом.

— Почему?

— Зима.

— Понятно… А Вениамин?

— Наконец получил докторскую лицензию.

— Эти норвежцы — законченные идиоты! — воскликнул он.

— Но все-таки они дали ему лицензию.

— Отпразднуем?

Он обернулся к ней и кивнул на приоткрытую дверь спальни.

— Не сейчас.

— Почему ты так сурова?

— Я думаю.

— О чем?

— О моих домашних.

Он засмеялся и потянулся к ней.

— И что же ты о них думаешь?

— Я еще не кончила думать.

— Понятно. А что еще было в письме Анны?

— Она просит меня приехать.

— Они все время просят тебя приехать. Давай наконец съездим.

— Мы?

— Да, я поеду с тобой.

— Нет.

— Почему же?

— Потому что там, на севере, меня ждут муж и родные, которых я бросила.

— Подумаешь, это было полжизни назад. Твой муж знает, что ты… что мы…

— И поэтому мне позволено оскорбить его, притащив с собой любовника? Никогда!

Дина невозмутимо прошла в спальню и надела шляпу.

Аксель пошел следом и, пока мыл руки, через плечо наблюдал за ней.

— Где мы будем обедать? — спросила она.

Он обернулся так резко, что разбрызгал мыльную воду.

— Разведись! — сказал он сердито.

Она приколола шляпу булавкой и взяла ручное зеркальце, чтобы посмотреть, как шляпа сидит сзади.

— Нет!

— По-моему, вам давно пора развестись! Или я ошибаюсь?

— Я не могу развестись с Андерсом.

Он схватил полотенце и, вытирая руки, грозно двинулся к ней:

— Можно узнать, почему?

— Я никогда не опозорю брата, от которого видела только добро.

— Боже милостивый, так ты вышла замуж за брата? Но ты уже много лет не занималась кровосмешением. К тому же ты опозорила его, когда уехала из Рейнснеса.

— Замолчи!

Дина приложила палец к его губам и покачала головой.

— Какого черта! Должна же ты наконец принять решение! Поезжай домой, поговори с ним. Андерс — старый человек, он все поймет. А потом мы поедем в Берлин и поженимся.

— Потом? После чего?..

— После того, как ты поймешь, что поступила правильно, съездив туда, побывав в Рейнснесе и разведясь с человеком, до которого тебе нет дела.

— Аксель, ты всегда забываешь одну вещь.

— Какую?

— Не в твоей власти изменить мою жизнь или мои мысли. И, между прочим, мне есть дело до Андерса.

— Ну ладно, не будем спорить. Поезжай одна. И выбери наконец! Меня… или его. Раз и навсегда!

— Если не ошибаюсь, такой разговор или очень похожий у нас с тобой уже был. В прошлый раз. После прошлого письма.

— Черт!

— Впрочем, маленькая разница все же есть.

— Какая?

— На этот раз я все-таки поеду. Этим же летом. И одна.

Аксель этого не ждал. Он смял полотенце и швырнул его в стену. Потом пересек комнату, схватил пальто и шляпу и, не дав себе времени надеть их, вылетел за дверь.