Политолог - Александр Проханов Страница 44

По серебристому, струящемуся эскалатору он переместился в зал, где продавались автомобили. Зал был необозрим. Озаренные мягким светом, великолепные изделия на пухлых шинах сияли лаком, драгоценными сплавами, зеркальными стеклами, отливали всеми цветами радуги.

Источали особый восхитительный запах искусственно сотворенной жизни, — одухотворенного металла, обожествленной резины, очеловеченного лака, опоэтизированного пластика. Так благоухают инопланетные цветы, пленительно пахнут женщины-марсианки, распространяют влекущий головокружительный запах фантастические бабочки.

Стрижайло, в предчувствии озарения, созерцал автомобили, словно изображения богов в языческом храме, где каждый кумир по красоте и гармонии соперничал с античными статуями, был вместилищем высших представлений человечества о красоте, мироздании, мистике.

Малиновые, вишневые, темно-зеленые «Бентли» напоминали лепестки фантастического соцветия. Перламутровые, бесчисленных оттенков «бугатти», были похожи на маникюр светской львицы. «Роллс-ройсы», золотые, серебряные, платиновые, были драгоценными украшениями, которые надевала на обнаженную грудь принцесса Диана. «Феррари», алые, огненно-красные, нежно-лазурные, были раковинами теплых морей, в каждой из которых таилась жемчужина. «БМВ» своей пластикой повторяли струнные инструменты, — скрипки, виолончели, сладкозвучные арфы, от которых воздух чудесно и нежно звучал. «Мерседес-бенц» и «Астон-Мартин» воспроизводили своей эстетикой совершенное оружие древности, — изящные арбалеты, отшлифованные бумеранги, отточенные клинки с украшениями из серебра и кости. «Порш» был подобием мощной, стремительной рыбы, несущейся в мировом океане. «Ситроен» с выпученными хрустальными глазами, был морским чудом, всплывающем в ионической лазури. «Мицубиси», «тойоты», «судзуки» были образцами мужской красоты, — накаченных бицепсов, упругих торсов, мускулистых животов и могучих плеч. «Альфа-Ромео» источали сладострастие, нежность, стремительность соития, греховность неутоленных вожделений, облеченный в красоту инстинкт смерти. «Линкольны» и «кадиллаки» были символами золотых кладовых, культа «золотого тельца», экипажами замкнутых мрачных жрецов. «Форды» и «понтиаки» были богами победы, воплощением бури и натиска, неизбежного ослепительного успеха. «Джипы», «лендроверы» и «лендкрузеры» воплощали упорство, неутомимую деятельность, неодолимую волю. Множество других автомобилей, — «опели», «пежо», «фиаты», «шкоды» были богами в этом величественном пантеоне, покровительствовали благополучию, богатству, плодородию и плодоношению.

Отдельно ото всех, в свете аметистовых прожекторов, стояла «Волга» ГАЗ-3110. Корпус из прозрачного стекла. Двигатель из золотого слитка 99-ой пробы. Колеса из лакированной осины, окованной титановыми обручами. Кресла плетеные, венские, с ремнями безопасности из сыромятной моржовой кожи. Подвески из сухожилий северного оленя. Топливо на базе стволовых клеток разгоняет машину до 700 километров в час по лунному грунту.

Стрижайло благоговел, испытывал к машинам религиозное чувство, молился, просил приблизить миг озарения. Чувствовал исходящую от них благодать, теплый отклик, приближавший в его душе откровение.

Собранные здесь боги управляли жизнью людей, были человекоподобны. Но при этом, как и античные боги, жили самостоятельной жизнью, забывая о людях. Влюблялись друг в друга, ссорились, воевали, устраивали пиры и свадьбы, уводили друг у друга неверных жен, устраивали состязания, в которых мчались с умопомрачительной скоростью, разбиваясь в прах, учиняли оргии, восседали на вершине священной горы в голубом мироздании величественной семьей небожителей.

Когда он рассматривал фиолетовый «ламборджини» — 12 цилиндров, мощность 580 лошадиных сил, скорость 320 километров в час, — к нему приблизился вежливый служитель. Статный, могучее телосложение, распухшая от кобуры подмышка, предусмотрительно расстегнутый пиджак. Боксерский подбородок слабо переливался цветами нефтяного пятна, что выдавало в нем сотрудника Потрошкова. Насмешливо, с нагловатой любезностью, спросил Стрижайло:

— Вам завернуть?

— Не весь, — отозвался Стрижайло. — Грамм на триста отрежьте и отправьте по адресу, — протянул служителю визитную карточку и шагнул на шелестящий эскалатор.

Следующее помещение было выполнено амфитеатром, с полукруглыми рядами, один выше другого, напоминало Совет Федерации, где места сенаторов занимали шедевры сантехники, — разнообразные унитазы. Каждый не повторял соседа, отличался от него цветом, формой, материалом изготовления, множеством разнообразных причуд и ухищрений. Каждый являл собой личность, характер, был неповторим, независим, что еще больше придавало им сходство с сенаторами, а все собрание казалось талантливой инсталляцией на тему «Федеративное устройство России».

Стрижайло и здесь изумлялся избыточному разнообразию. Естественная физиологическая функция, одинаковая у всех людей, та, которая считалась неприличной, пряталась от глаз, вычеркивалась из любого повествования о человеке, кроме истории желудочных и кишечных заболеваний, — эта функция была возведена в религиозный культ. Унитазы были языческими идолами, которым приносились жертвы, что обожествляло саму эту низменную функцию, разрушало в человеке иерархию «подлого» и «возвышенного», «материального» и «духовного».

Гедонизм и гурманство, стремление к деликатесам, к утонченным приправам и блюдам, разнообразие гастрономических школ и национальных кухонь дополнялось драгоценными сервизами, изысканной посудой, великолепными изделиями из стекла и фарфора. Та же изысканность и великолепие, перенесенная из сервизов в унитазы, делало их посудой, продолжало трапезу. Ликвидировало несправедливый разрыв между поглощаемой пищей, наделяющей человека жизненными калориями, несравненными вкусовыми впечатлениями, и пищей израсходованной, покидающей человека, чтобы влиться в круговращение природного вещества, вновь стать частью вечно прекрасной природы. Эти шедевры сантехники восстанавливали попранную справедливость, утверждали тезис о том, что в человеке все прекрасно, что в любой его части содержится человек во всей полноте, любая клетка, взятая из самой пошлой, неинтересной части тела может быть использована для клонирования всего человека, у которого щеки ничем не превосходят ягодицы, оральный секс не выше анального, а праздничная трапеза не отличается от интимного пребывания в туалете.

Стрижайло, оглядывая товары, постигал философию, которую они выражали. Переходя с одного ряда амфитеатра на другой, проникался метафизикой, которую исповедовал Потрошков. Угадывал замысел «нового гуманизма», сущность сокровенного «Плана Россия».

Поражало многообразие материалов, из которых были изготовлены унитазы. Ослепительный хрусталь, будто роскошная люстра, лучился спектрами и сочными радугами. Белый, голубой, нежно-розовый фаянс напоминал севрский фарфор. Глазированная майолика рождала сходство с изразцами, которыми обкладывались старинные печи. Белая нержавеющая сталь роднила унитаз с операционной, с набором хирургических инструментов для удаления геморроя. Сияющий титан был тот же, что и у реактивных сопел сверхзвуковых самолетов, что делало обычную сантехнику средоточием скорости, огня, ревущего звука. Белый мрамор с аканфом и цветными розетками превращал унитаз в коринфскую капитель. Малахит с голубоватыми прожилками, обработанный уральскими мастерами, напоминал сказы Бажова. Мореный дуб, способный служить сто лет, создавал образ коньячной бочки. Золото, платина при скромном дизайне были воплощением ленинской мечты. И нечто, абсолютно достойное академиков Сахарова и Харитона, великих Эйнштейна и Оппенгеймера, являл собой унитаз, выточенный из глыбы обогащенного урана, воздух вокруг которого светился голубоватой плазмой и неустанно, как осенние кузнечики, трещали счетчики Гейгера.