Линия красоты - Алан Холлингхерст Страница 44

Критики уже назвали «Лицо со шрамом» «яркой лентой» — на взгляд Ника, фильм был скорее шумным и напыщенным, на латиноамериканский манер. Действие происходило в Майами, и город этот изображался столь роскошным, жестоким, блистательным и бездушным, что Ник удивлялся, как там вообще живут люди. Сам он в таком месте жить бы не смог. Сюжет вызывал в нем самые мрачные мысли и нелепые подозрения: Ник сознавал, что реагирует точь-в-точь как мать, тяжело пугающаяся любых телепередач, в которых встречаются эротические сцены или звучит слово «дерьмо», но ничего не мог с собой поделать. История о торговцах кокаином его пугала. С неприятным чувством он вспоминал Хоксвуд, где Тоби нюхал порошок вместе с Уани Уради. Фильм подтверждал худшие его ожидания: в нем не говорилось ни слова о тонком наслаждении, о котором рассказывал Тоби, но очень много — о деньгах, о власти, о болезненном пристрастии, падении и гибели.

Парочка слева от Ника обжималась вовсю. Боковым зрением Ник заметил, как задирается короткая юбка, обнажая бедро его соседки, и виновато отвел взгляд. Он остро сознавал, что находится в длинном узком помещении с белеными стенами, среди множества незнакомых людей, о которых кинозритель, поглощенный фильмом, обычно забывает. Когда экран просветлел, Ник снова начал искать взглядом Лео, но на этот раз его не нашел. Что он сейчас чувствует? Должно быть, фильм ему очень нравится: Лео не сводит глаз с экрана, жадно впивая в себя новые стандарты «крутизны». Будь Ник с ним рядом, в сценах драк и перестрелок он бы смеялся — или постанывал от желания. Но сейчас они сидели в разных концах зала, словно два незнакомца, и обилие экранной крови раздражало натянутые нервы Ника. Нереальность фильма странным образом создавала ощущение нереальности жизни, и Нику уже казалось, что весь его роман с Лео — фантазия, выдумка, мечта.

Наконец по экрану поплыли титры. Лео вышел в фойе, моргая и довольно кивая сам себе: выражение лица Ника, кажется, его удивило.

— Классная вещь, малыш, — сказал он и, взяв Ника за руку, повел к выходу. — Вот это я называю нюхнуть кокса! — продолжал он, имея в виду сцену ближе к финалу, когда Пачино, уже превратившийся в раба собственного товара, бросает на стол большой пакет с кокаином, разрывает и зарывается в него носом. Ника эта сцена поразила своей нелепостью. — А тебе понравилось?

Ник кашлянул, прочищая горло.

— Честно говоря, не очень, — с натянутой улыбкой проговорил он.

— Да ты что?! — воскликнул Лео. — Мировой фильм! Финал — просто чума!

— Да… да, пожалуй, — промямлил Ник, с омерзением припоминая кровавую баню в конце. Его не оставляло предчувствие, что пустяковый спор о фильме может перерасти между ними во что-то серьезное и страшное.

Но тут Лео сказал:

— Жалко, не удалось сесть рядом. Так и не полизались, верно?

— Верно, — ответил Ник — и в следующий миг, от облегчения не глядя, куда идет, врезался лбом в запертую стеклянную дверь.

Вместе они вышли на задворки, где Лео припарковал свой мотоцикл, и здесь он вдруг обернулся к Нику, обнял его, целомудренно и нежно поцеловал в лоб, а затем взглянул на него с добродушным упреком.

— Николас Гест!

— М-м? — откликнулся Ник, заливаясь краской и покорно глядя Лео в глаза.

— Ты очень любишь беспокоиться по пустякам. Сам знаешь, верно?

— Знаю…

— Так что, доверяешь дядюшке Лео?

— Конечно, доверяю! — выпалил Ник, словно троечник, довольный, что учитель задал простой вопрос.

— Тогда кончай переживать. Ради меня, договорились? — И снова эта усмешка, скрывающая нежность.

— Договорились, — ответил Ник и тревожно оглянулся кругом: Лео прижимал его к стене, и со стороны эта сцена, должно быть, напоминала не столько любовное объяснение, сколько ограбление. Но вокруг никого не было.

— И не забывай об этом.

— Не буду, — пробормотал Ник, хоть и не совсем понял, о чем не должен забывать.

Этот разговор ободрил его, и еще больше ободрило то, что Лео догадался о его чувствах: и, хоть «дядюшкин» тон Лео оставлял впечатление какой-то фальши, Ник не стал поддаваться своим вечным сомнениям и, набравшись духу, с сильно бьющимся сердцем заговорил о своем плане.

— Уверен, что их не будет?

— Совершенно уверен. Правда, Кэтрин может быть дома.

— Кэтрин?.. А, сестренка! — подмигнул Лео.

Тяжелый, с острыми ребрами ключ уже прорвал в брючном кармане дыру: теперь он висел на какой-то ниточке и больно царапал Ника по бедру. Когда Ник полез за ключом, несколько новых фунтовых монет щекотно соскользнули по его ноге и рассыпались по крыльцу.

— Вот так так, деньгами швыряешься! — заметил на это Лео.

В холле всегда горел свет: Ник всегда знал об этом, не забыл и сейчас, но все же вздрогнул, словно застигнутый на месте преступления. Ключи он снова положил в карман, однако не успел сделать и двух шагов, как они со звоном упали на мраморный пол. Лео, видевший это в зеркале, поднял бровь, но промолчал. На столике в холле лежали в беспорядке ключи от машины, театральный бинокль, серая шляпа Джеральда, письмо, адресованное «лично в руки глубокоуважаемому мистеру и глубокоуважаемой миссис Джеральд Федден» — на все эти предметы Ник смотрел сейчас по-новому, словно в них таилась какая-то загадка. Посреди холла он замер, прислушиваясь. Достопочтенные мистер и миссис сейчас в Барвике, на встрече с избирателями: убеждая себя в этом, Ник одновременно соображал, как представить им Лео, если они вдруг возьмут да и появятся из темной столовой. Сейчас он остро ощущал, что хозяин в доме — не он.

Ник поцеловал Лео в щеку, повел на кухню, включил свет.

— Виски хочешь?

— Не возражаю, — ответил Лео. — В самом деле, было бы очень кстати. Спасибо, Ник.

Подойдя к стене, он принялся рассматривать фотографии. На видном месте красовался снимок из «Татлера» со дня рождения Тоби, купленный, увеличенный и вставленный в рамку, с широкими улыбками на лицах гостей, среди которых министр внутренних дел смотрелся как-то совершенно не на месте. Над ним — старая фотография: Джеральд, еще студент, на встрече в Оксфорде пожимает руку Гарольду Макмиллану. Лео молчал, но Ник, передавая ему запотевший бокал, взглянул в его лицо и понял, что Лео все вокруг подмечает и запоминает. Быть может, он сейчас высчитывал размер оскорбления, нанесенного его присутствием этому богатому и консервативному дому. Глядя на него, Ник с особенной остротой почувствовал собственное положение в этом доме, невнятное и неопределенное.

— Пойдем наверх, — сказал он.

И сам бросился по лестнице почти бегом, перескакивая через две ступеньки. Взбежав наверх, Ник зажег лампы на столах и над картинами, чтобы Лео, войдя, впервые увидел гостиную так же, как сам Ник два года назад — в тенях, отражениях и мерцании позолоты. Сам он остановился у камина, предвкушая свое торжество и в то же время с тайным страхом вглядываясь в лицо Лео.