Интересная Фаина - Алла Хемлин Страница 44

Мужчины и женщины как пришли в новиковский сад, так начали веселиться и пить из всяких стаканов. Стаканы брали на столах, которые расставили раньше под стеной дома и застелили белыми скатертями. На других столах наставили тарелки с едой.

Картошки не было, а что было, уже доподлинно неизвестно.

А известно другое. Чтоб люди не особенно разбирали еду, сильно громко играла музыка. Впереди стоял на своих ногах скрипач и играл двумя руками. Первая рука у скрипача делала смык-смык, это называется в музыке «смычок». А вторая рука у скрипача держала, чтоб струны никуда на свете не разбежались.

Это сильно трудное дело. На скрипача люди учатся долго, потому что скрипач сам играет и зовет своей скрипкой к игре других людей, которые тоже с ним подрядились. Интересно, что на артиста танца и пляски тоже учат, а не так долго. Ноги есть ноги.

Люди — кто с трубой, кто с чем, расселись на стульях. Люди есть люди, хоть и с музыкой. Кто-то должен стоять впереди и звать.

Интересно, что у писателя пролетариата Горького Данко тоже стоял впереди. Данко стоял, а потом взял, вырвал у себя сердце и кинул людям. А люди как свиньи. Из науки известно, что свиньи едят черт-те что.

И вот уже в новиковском саду затемнело.

Все люди, которые гости, уже наелись, напились, находились под музыку туда-сюда, тем более насиделись на лавочках. Все уже сильно ждали, когда же загорится искра, то есть когда оттуда-сюда ударит ток и побежит свет.

Под большой яблоней рабочие за день сколотили доски в хорошую высоту, чтоб всем было видней. Доски обтянули зеленым сукном, сукно по краям накрыли ветками с листьями, а дальше — травой и цветами. Тут и назначалось место для Елизаветы.

Музыка на сколько-то замолкла, а потом ударила, как шваброй в потолок, когда сосед мебель совает и совает. Музыка ударила шваброй и опять замолкла себе.

Серковский заприглашал людей стать поближе к доскам, чтоб все видеть своими глазами, а потом рассказать другим людям близко к жизни.

И вот Елизавета поднялась на доски и вытянула руки перед собой, вроде артистка пения или даже танца.

В эту же минуточку Серковский, которого научил мужчина — инженер-монтер, поднес Елизавете богатый букет из стеклянных цветов с проводами, которые как-то заложили под сукно. И как-то так сделалось, что провода знали, кто из людей взял их в свои руки. Провода узнали руки Елизаветы и исполнили поручение мужчины — инженера-монтера.

Исполнилось поручение не совсем хорошо, даже халатно. Искра загорелась не как в истории про нашу партию, а как в нашей жизни. Ток побежал, но споткнулся об эту самую искру и стал жарить того, кого уже узнал. А ток через руки уже узнал Елизавету.

И Елизавета возгорелась в пламя.

В саду поднялся сильный крик.

Кто кричал от себя, кто звал монтера, кто полицию, а кто мог, упал себе в обморок.

Серковский один не потерялся в обмороке или где-нибудь, и кинулся к Елизавете тушить. А что тушить, если уже нечего тушить.

Фаина в сад не спустилась, а смотрела из своего окна на втором этаже.

Фаина еще с самого утра сказала зайчику с попугайчиком, что будет праздник и что она не пойдет мешаться со всеми, а сделает «Оп!» из своего окна.

Когда Елизавета загорелась, Фаина сильно расстроилась за ток. Зачем ток пошел не туда, куда должен был пойти по фаинскому номеру, а пошел, куда знал…

На всякий случай Фаина попросила зайчика с попугайчиком никому не докладывать про фаинский «Оп!». Зайчик с попугайчиком пообещали насмерть.

* * *

Мужчину, который пообещал хороший ток со светом, искали два дня, и нашли сначала на верхнем этаже у Фанкони с боксерками из труппы мадам Тринкер, потом в номерах «Райский уголек» на Привозе, а потом на даче у некоей вдовы на каком-то по счету Фонтане. Мужчина был сам по себе один, а нашлось таких мужчин три.

Полиция спрашивала у трех мужчин.

Трое мужчин честно признались, что наука пока до самого конца ничего не знает. Что не знает? Почему такое? При царизме народу и даже людям не докладывали.

Народ молчал, а некоторые из людей говорили, что всех на свете мужчин подменили, что у Маразли был один, а у Серковского тот один получился уже другой и даже третий.

* * *

Елизавета стояла на столе, как давно уже стоял Новиков. Новиков был без крышки, а Елизавета с крышкой.

Интересно, что в доме запахло жареным, хоть и из-под крышки.

Фаина уже была взрослой и все про мертвых понимала, тем более про потопленных и пожаренных. Понимала Фаина про мокрое и сухое, а все-таки на всякий случай сдвинула крышку и вылила на черную Елизавету кувшин лимонада.

Несмотря ни на что, тем более на саму Елизавету, Фаина решила забыть свою обиду на Елизавету и начала желать Елизавете самого сладенького — тем более в смерти.

Сладенькое есть сладенькое, и Фаина заждала, когда на лимонад прилетят мухи. Мухи прилетели скоро и обсели сладенькую Елизавету.

Фаина сказала Елизавете, что не помнит зло, что мухи помогут Елизавете воскреснуть, и чтоб Елизавета поделилась мухами с матерью и Новиковым.

Потом Фаина сказала Елизавете, чтоб Елизавета сейчас не расстраивалась от своей черноты, потому что черное на белом всегда получается красиво.

* * *

Без Елизаветы новиковский дом остался стоять на своем месте.

И сад остался и никуда навсегда не пошел за забор, хоть сад никто больше не держал.

Серковский тоже никуда навсегда не пошел за забор.

Для Серковского все получилось сильно хорошо. Жена Елизавета умерла, Верочка пела, капитал Фаины копился себе.

* * *

А Фаина что?

А Фаина ничего.

Серковский считал Фаину дурочкой от самого рождения.

Фаина была дурочка не от рождения, а от жизни. У таких дурочек, как Фаина, в голове много ума. Но ум у таких дурочек дергается не за те ниточки.

Серковский считал, что Фаина не понимает — кто, кого, зачем, тем более куда.

А Фаина все понимала не только про зайчика с попугайчиком.

* * *

И вот Серковский после жены Елизаветы зажил хозяином в новиковском доме. Дом был сильно хороший, каменный. А все-таки камень — не деньги.

С деньгами у Серковского получилось не так хорошо, как с камнем. Деньги, которые Елизавета получила после брата, почти что закончились. Заработок у Серковского все эти годы был хороший, но текучий, вроде воды. Серковскому хорошо капало в карман и кроме заработка — из фаинского капитала. Серковский жалел свои деньги, а воду не жалел, это ж вода. Тем более в новиковском доме имелись краны.