Танго в стране карнавала - Кармен Майкл Страница 43

Мы, собственно, не обдирали туристов как липку — мы определенно не делали ничего в духе Уинстона и проституток, — но надо же было начинать как-то зарабатывать на жизнь. Вся экономия на свете не могла скрыть того факта, что доходы у нас нулевые. На моем горизонте замаячил мрачный образ могильной плиты с выбитой на ней надписью: «Кармен Майкл, скончалась в капиталистическом рабстве. Скорблю по тебе — карта VISA, Австралия».

Фабио пока справлялся с оплатой счетов, но у меня до сих пор имелся целый ряд секретных трат, в результате чего кредитоспособность неуклонно падала. Основными грехами были модные тряпки и косметика — как ни старалась я соскребать со стенок баночки последние капли крема для лица, отказаться от этих статей расходов не удавалось. Я пыталась наверстывать в другом — отчаянно торговалась на рынках в Сахаре из-за фруктов и овощей, проверяла, не идет ли автобус, прежде чем схватить такси, внимательно изучала ресторанные счета (и замечу, каждый раз находила-таки ошибки). Однако единственным результатом всех моих усилий было брезгливое осуждение Густаво и Карины.

— Это же всего пятьдесят реалов, — сказал мне однажды Густаво, когда приятель Фабио, музыкант Жуан, нарисовался у входа и объявил, что нужны сто реалов, чтобы напечатать флаеры их местного карнавала. Полсотни у него уже было, и он попросил меня быстренько сгонять наверх и принести вторую половину суммы.

Жуан, улыбаясь, терпеливо ждал у ворот, а Торре следил за каждым его движением.

— Нет у меня, — пожала я плечами. Густаво уставился на меня в изумлении.

— Но у него-то их правда нет, — произнес он.

— Пятьдесят реалов туда, пятьдесят туда. Вот так и вышло, что я почти уже разорилась.

Густаво ухмыльнулся:

— Ах… бедная ты, бедная. Бедная! Ты-то? Разорена? Да брось!

— Да почему мы должны за это платить? Это не мои проблемы.

— Потому что вы знакомы. Он друг Фабио, не так ли? Он не постучал бы к тебе без нужды.

— Откуда ты знаешь?

Густаво удивленно поглядел на меня:

— Может, они простые люди, зато честные. — Я виновато вздохнула, а Густаво взглянул пристальнее: — Иначе он не осмелился бы даже подойти к этим воротам.

Правда заключалась в том, что я жила как богачка, но денег на эту жизнь у меня не было. Я начинала походить на деток богатых родителей, которые обретаются на всем готовеньком, но при этом не имеют карманных денег даже на выпивку.

Возможно, основное достоинство богатых людей в Бразилии — то, что они умеют быть богатыми. Состоятельные бразильцы, может, не так уж досконально разбираются в городском планировании, экономике, философии, литературе, кулинарии, спорте или искусстве, зато знают, как распорядиться деньгами. Да, кое-кто из европейцев, как, например, португальский журналист Перейра Коутинью, обвиняет их в вульгарности и низкопоклонстве перед деньгами, называя «антиэлитным» правящим классом и ставя на одну доску с придворными Людовика ХIV. Однако, могут сказать они в свою защиту, как же еще удерживать треть своей страны, находящуюся ниже уровня бедности, от сколько-нибудь серьезного сопротивления? Уж во всяком случае, этого не добьешься, заявляя во всеуслышание, что все люди рождаются равными. Умение быть богатым — это огромная и недооцененная по достоинству ответственность в нищей стране, где нет ни денег, ни разработанной инфраструктуры социальной поддержки населения. Этого совершенно не понимают и не учитывают не только иностранцы, но зачастую и собственный нарождающийся средний класс.

Карина, например, платит за образование своего персонала, дает подчиненным ссуды на постройку жилья и, в случае необходимости, оплачивает медицинское обслуживание. Хотя масштабы и несравнимы (в этом мы должны довериться данным по социальному неравенству Программы ООН), богатые здесь выполняют роль, которую в Италии играет семья, а, скажем, в Австралии берет на себя государство. А вот такие люди, как Кьяра или я, путают всю картину, потому что стиль жизни и образование у нас как у богатых, а при этом мы общаемся с уличной шпаной, маландру и наркоманами как с ровней. Да, многим из них это нравится, им льстит такой демократичный подход и отсутствие дискриминации с нашей стороны. Но я не настолько наивна, чтобы не догадываться: не меньшее количество среди них относятся к нам с презрением. Богатые должны знать свое место, как знают его и бедные.

Для состоятельных бразильцев было бы ниже их достоинства ответить отказом на просьбу о благотворительной помощи, особенно если учесть, что они преизрядно потрепали государственную казну жульническими контрактами и нецелесообразными монополиями и поустраняли достойных претендентов на руководящие должности в пользу своих сыновей и дочерей. Они непременно изыщут эти пятьдесят сентаво. Это часть глубоко укоренившейся традиции покровительственных отношений между богатыми и бедными, лишний раз подтверждающей все институты власти, на которых зиждится Бразилия, — в частности, рабства. Социолог Роберто да Матта назвал это культурой «Ты что, не понимаешь, с кем разговариваешь?» Забудьте об экскурсиях, посвященных народным танцам. Они ровно ничего не скажут вам о культуре Бразилии. Понаблюдайте лучше, как либерал из высшего общества общается с парковщиком на автостоянке. Вот где потеха. Беднягу можно унизить по крайней мере двадцатью разными способами. Лично меня больше других впечатлил вариант некой принцессы Леблона. Высокомерный тон и презрительный прищур семнадцатилетней соплюшки, сидящей в «BMW» своего отца, то, как она небрежным щелчком швырнула монетку в пожилого человека, по возрасту годившегося ей в деды, — впечатление настолько сильное, что никаким усыпанным блестками мулаткам его не перебить. Вот потому-то среднего бразильца так оскорбляет, когда являются иностранцы и заявляют, что они небогаты или что хотят, чтобы их обслуживали по низким местным бразильским ценам. Им противно видеть, как иностранец торгуется, сбивая цену, или пытается проехать зайцем на трамвае. Подобное в Бразилии — привилегия бедняков, а не богатых, и уж ни в коем случае не иностранцев. Никогда вы не увидите, чтобы Густаво торговался из-за чего-то дешевле пятисот реалов. Он просто не опустится до столь непристойной мелочности.