"Я" значит "ястреб" - Хелен Макдональд Страница 43

Сегодня вечером. Погода в самый раз, как и вес моего ястреба. Я мотаюсь по дому, в нетерпении ожидая этого события и заполняя время мелкими повседневными делами. Радостно насвистывая, отскабливаю помет от искусственной кожи на полу, мою и сушу волосы. Но меня словно колет изнутри невидимая иголка, и постепенно волнение прорывается наружу. Сначала я без особой причины ругаюсь с мамой по телефону, потом, когда приезжает Кристина посмотреть на тренировку, я грублю ей уж и вовсе без всякого повода. Забирая с кухни свой охотничий жилет, я слышу, как Кристина что-то говорит о пробке, но пропускаю ее слова мимо ушей. А прислушаться стоило. Оказывается, на трассе А14 неподалеку от города произошла жуткая автокатастрофа. Стюарт в своем «лендровере» застрял, остановившись у столба на двухуровневой развязке. В небе среди клубов дыма ревели медицинские вертолеты. Стюарт позвонил. Сказал, что опаздывает из-за аварии, и все.

– Сейчас поеду на холм, – добавил он. – Ты там будешь?

– Да, – ответила я. – Увидимся через двадцать минут.

Однако катастрофа была настолько ужасная, что пришлось перекрыть не только главную дорогу, но и соседние. И в час пик весь поток транспорта Кембриджшира перенаправили через центр города. Спустя сорок минут мы отъехали от дома всего на четверть мили. Меня трясет от отчаяния. Бедная Кристина молча сидит сзади. Мэйбл бьется. Это просто невыносимо. Опять она бьется. Я кричу на нее. Птица, впрочем, не понимает, что крик адресован ей, и все же я ненавижу себя за этот срыв. Снова я виновата, и кроме того авария, вызвавшая такой коллапс, наверняка, действительно страшная. Мы сидим в напряжении, словно засунутые в стеклянный куб. Глубоко вздохнув, гляжу в окно. Какой прекрасный вечер! И от этого становится еще хуже. Слежу за скворцами, летающими вокруг торгового центра, смотрю, как медленно заходит солнце и по его краям в спокойном воздухе возникает меховая опушка цвета голубиной грудки – от нежно-серого до бледно-розового. Включаю радио узнать о ситуации на дороге. Выключаю. Мэйбл снова бьется – она не привыкла ездить с постоянными остановками, когда мотор то и дело замолкает. Всякий раз, как она начинает биться, я испытываю еще больший стресс. Звоню по мобильнику Стюарту. Он уже ждет. У меня внутри все кипит. Едем в час по чайной ложке. Вдруг замечаю, что бензин почти на нуле – еще одна «приятная» новость. А время-то идет.

Когда мы добираемся до холма, я уже почти в ступоре. На вершине стоит «лендровер» Стюатра. Мы идем к нему. Темнеет. За те три минуты, что мы поднимаемся на холм, Мэйбл демонстрирует явное желание летать, и я начинаю приходить в себя. Но стоит Мэйбл увидеть нейлонового змея, которого запускает Стюарт, чтобы научить своего сокола летать еще выше, – стоит ей один лишь раз увидеть порхающий пестрый треугольник, как она переводит взгляд на меня и начинает биться. Биться, биться, биться.

Стюарт уговаривает меня не возвращаться домой. «Мы что-нибудь для нее придумаем, – говорит он. – Она утихомирится». Мэйбл и правда ведет себя немного тише. Я тоже успокаиваюсь. Пытаюсь расслабить сведенные плечи и глубоко втягиваю свежий воздух. Надо снять напряжение. Обычно в такой обстановке ястреба в свободный полет не отпускают. Было бы правильнее подозвать ее на кулак на тренировочном шнуре, потом отвязать и дать ей подлететь пару раз без него. И только после этого я стала бы напускать ее на добычу. Но в этом деле я полагаюсь на профессионализм Стюарта: он знает, как тренировать ястребов-тетеревятников, потому что много ими занимался.

Время идет. Сгущаются сумерки. Горизонт затянут дымом. Кособокий желтый месяц плавает, как будто не в фокусе, в небесной чашке Петри. Становится темнее. Порхают летучие мыши. Вокруг деревьев собирается тьма. У меня в кармане лежат вертлюг и должик Мэйбл. Я сменила ее опутенки на новые – тонкие, специально предназначенные для полета: они не зацепятся за сучья и ветки – и крепко держу их между пальцами в перчатке. Следуя указаниям Стюарта, я отошла подальше и теперь нахожусь на треугольном участке неровной почвы рядом с рощицей. Там плотно растет чертополох, и мы с Мэйбл идем, цепляясь за его высохшие головки. От волнения я не могу говорить. Меня раздражает происходящее, но я бессильна что-то изменить. Темно. Какого черта я тут делаю? У ястреба огромные зрачки, и глаза кажутся почти совсем черными. Все это невероятно глупо. Я хочу домой. Но Стюарт, продвигаясь в мою сторону, начинает бить палкой по земле, шуршать в траве и чертополохе, чтобы вспугнуть спрятавшихся кроликов или фазанов и заставить их бежать к нам. Мэйбл должна их увидеть. Все это нелепо. Я не хочу тут находиться и не понимаю, почему я должна его слушаться. Так я вообще могу потерять ястреба. Надо было… Позади, чуть сбоку, заметно какое-то движение. Мэйбл смотрит туда, видит бегущее существо и сразу же бросается в его сторону. Боже мой! Я отпускаю ее. И тут же раскаиваюсь, что отпустила. Неожиданно птица чувствует, что свободна. Несколько секунд она летит, делая мощные взмахи крыльями, набрасывается на то место, где кто-то бежал, но где уже никого нет, а потом начинает кружить, поднимаясь вверх, словно ночная бабочка, гигантская ночная бабочка-ястреб. Она набирает высоту. Вокруг тихо, как бывает только ночью. Я вижу, как вытянутая голова Мэйбл поворачивается и смотрит на меня. На повороте ее хвост, изогнувшись, раскрывается веером. У меня почти помрачение рассудка. Чем дальше Мэйбл, тем мне больнее. А она все кружит и глядит на меня. Похоже, она сомневается, стоит ли ей возвращаться. Рядом со мной стоит Стюарт, немного поодаль Кристина. Я кричу и свищу птице. Темнота, кружение, неясные очертания – ничего этого она раньше не знала. Мэйбл пытается сообразить, что делать. Все ей внове – и местность, и угол наклона между нею наверху и землей внизу, где ее ждут рука и сердце Хелен.

В конце концов она усаживается спиной ко мне на верхушку молодой березы, и верхушка низко сгибается под тяжестью птицы. Мне видны лишь очертания птицы, угловатый абрис ее плеч, и я чувствую, что в этой непонятной ситуации она оживилась. Зову ее. Она спрыгивает со своей неудобной присады и летит сквозь темноту на мой поднятый кулак. Выглядит это довольно странно. Но, немного порвав перчатку, Мэйбл лишь отталкивается от нее и вновь начинает кружить. Наконец опять усаживается, но уже глубже в роще, хотя, к счастью, на этот раз лицом ко мне. Сквозь мрак и густую листву мне видны ее желтые ноздри и отчасти поза – поза пригнувшейся хищницы. Я знаю, что она за мной наблюдает. Поэтому поднимаю вверх кулак с цыпленком, потом кладу сверху еще одного и еще. Свищу. Зову: «Иди сюда, Мэйбл!» – живо и требовательно похлопывая по руке в перчатке.

И тогда место и время сплетаются в одно, вступив в прямую зависимость друг от друга. Получается такая тригонометрия: траектория планирования ястреба на мой кулак и преднамеренность этого действия, которую, несомненно, тоже можно вычислить математически. Мое испуганное сердце колотится, а похолодевшая душа уподобляется воде, остывшей до четырех градусов и потому ставшей тяжелее льда и опустившейся на дно океана.