Небо повсюду - Дженди Нельсон Страница 43

Я перемещаю свою голову с неба обратно на пыльный чердак. Жду, когда мои глаза привыкнут к полутьме, и еще раз убеждаюсь, что нашла для вещей Бейли единственное подходящее место. И начинаю переносить весь мусор от окна на полки у задней стены. Совершив несколько переходов туда и обратно, я наконец беру последнюю ношу: это коробка из-под обуви. Крышка с нее случайно слетает. Внутри я вижу кучу писем, адресованных дяде Бигу. Возможно, любовные послания. Я краешком глаза вижу открытку от некоей Эди и решаю не любопытствовать: карма у меня и так хуже некуда. Я накрываю коробку крышкой и ставлю ее на одну из нижних полок, где еще оставалось место. И как раз за ней замечаю старый ящик для писем из блестящего отполированного дерева. Интересно, что эта старинная вещица здесь делает? Почему бабушка не спустила ее вниз, как остальные свои сокровища? Я достаю ящик; древесина оказывается красным деревом. На крышке кольцо с гравировкой: бегущие лошади. Почему он не покрыт пылью, как остальные предметы на чердаке? Я поднимаю крышку. Внутри полно записок на мятно-зеленой бумаге, которой обычно пользуется бабуля. Их ужасно много, и писем тоже. Я уже собираюсь поставить ящик обратно, но на одном из конвертов вижу имя, выведенное аккуратным бабушкиным почерком: Пейдж. Я перебираю другие конверты. На всех них значится имя Пейдж, а рядом проставлен год. Бабуля пишет маме письма? Каждый год? Все конверты запечатаны. Я знаю, что мне надо поставить ящик на место, что это очень личные письма, но просто не могу. К черту карму! Я беру в руки одну из записок и читаю.

Дорогая моя.

Зацветает сирень, и я просто не могу не написать тебе. Я знаю, что говорю тебе это каждый год, но с тех пор, как ты уехала, она цветет иначе. Цветков так мало! Может, потому, что никто уже не любит их так, как ты. Куда уж нам! Каждую весну я гадаю, а не найду ли однажды девочек спящими в саду, как каждое утро находила тебя. Ты знала, что мне это так нравилось: выходить наружу и видеть, как ты спишь, окруженная моей сиренью, моими розами? Я так и не решилась нарисовать эту сцену. И никогда не решусь. Не хочу испортить.

Мама.

Ого… Моя мама очень, очень любит сирень. Да, я знаю, все любят, но моя мама так ее обожает, что спала в бабулином саду ночь за ночью, потому что не могла вынести мысли, что она находится дома, пока цветы буйствуют снаружи. Интересно, брала ли она с собой одеяло? Спальник? Хоть что-нибудь? Сбегала ли она в сад, когда остальные уже спали?

Сколько ей было лет? Как мне сейчас? Нравилось ли ей смотреть на небо так, как это нравится мне? Мне хочется знать больше. У меня трясутся руки и кружится голова, словно я впервые в жизни вижу маму. Я сажусь на какую-то коробку и пытаюсь успокоиться. Не могу. Достаю еще одну записку.

Помнишь, как ты сделала соус песто с грецкими орехами вместо кедровых? А я тут попробовала с пеканами, и знаешь что? Получилось даже лучше. Вот рецепт:

2 чашки свежих листьев базилика

⅔ чашки оливкового масла

½ чашки обжаренных пеканов

⅓ чашки свеженатертого пармезана

2 больших зубчика чеснока, раздавленных в чеснокодавке

½ чайной ложки соли

Мама готовит песто с грецкими орехами! Это еще лучше, чем сон среди сирени. Так по-человечески, так обыденно. Думаю сделать на ужин пасту с песто. Моя мама гремит кастрюлями на кухне. Кладет в комбайн базилик, грецкие орехи и оливковое масло, нажимает «вкл.». Кипятит воду для пасты! Надо рассказать это Бейлз. Мне хочется крикнуть ей в окно: наша мама кипятит воду для пасты! Я так и сделаю. Расскажу Бейли. Я иду к окну, взбираюсь снова на стол, высовываю голову наружу и ору в небеса, рассказываю сестре все, что сейчас узнала. У меня слегка кружится голова, и да, я упала со своего дерева. Я возвращаюсь обратно на чердак и надеюсь, что никто не слышал, как какая-то девчонка во весь голос вопит про пасту и сирень. Я делаю глубокий вдох. Открываю еще одну записку.

Пейдж!

Я уже много лет пользуюсь твоими духами. Теми, что, как ты говорила, пахнут солнечным светом. Я только что узнала, что их перестали выпускать. Теперь я чувствую, будто совсем тебя потеряла. Это невыносимо.

Мама

Ох!

Но почему бабуля не рассказывала нам, что у мамы были духи с запахом солнечного света? Что она весной спала в саду? Что делала песто с грецкими орехами? Почему она прятала от нас настоящую маму? Но как только я задаю себе эти вопросы, то понимаю, что уже заранее знаю ответ. Потому что по моим венам теперь течет не кровь, а тоска по маме, которая любит сирень. Тоска, которой я никогда не ощущала, думая о Пейдж Уокер, странствующей по миру. С той Пейдж Уокер я никогда не чувствовала себя дочкой, а вот с мамой, которая кипятит воду, чувствую. Но ведь чтобы почувствовать себя дочерью, надо, чтобы кто-то назвал себя мамой… Надо ощутить, что тебя любят…

Теперь меня заполняет что-то, что гораздо хуже тоски. Потому что какая мать, которая кипятит воду для пасты, оставит двух маленьких девочек?

Как она могла?

Я закрываю крышку, ставлю ящик обратно на полку, быстро складываю коробки Бейли к окну и спускаюсь по лестнице в пустой дом.

Глава 30

(Написано на одноразовом стаканчике, найденном у старой сосновой рощи)

Следующие несколько дней тащатся черепашьим шагом. Я пропускаю репетиции, запершись в Убежище. Джо Фонтейн не заходит в гости, не звонит, не пишет эсэмэски или электронные письма, не пишет в небе следом от самолета, не общается посредством морзянки, не передает телепатических посланий. Ничего. Я уже вполне уверена, что они с «Привет, Рейчел» переехали в Париж, где теперь питаются шоколадом, музыкой и красным вином, пока я сижу у окна, пялясь на дорогу. По которой, кстати, никто не идет вприпрыжку с гитарой в руках, как случалось раньше.

Дни идут. Любовь Пейдж Уокер к сирени и ее способность кипятить воду потрясающим образом стирают с нее шестнадцать лет мифического существования. Без этих шестнадцати лет остается лишь одно: наша мать оставила нас. Тут отговорками не отделаешься. И что за человек способен на такое? Рип ван Ленни права: я жила в мире снов, полностью загипнотизированная бабушкиными сказками. Моя мама – психичка ненормальная, и я, скорее всего, тоже, потому что, какой дебил поверит в такие нелепицы? Все те гипотетические другие семьи, о которых недавно говорил Биг, абсолютно правы. Моя мама – нерадивая, безответственная и, возможно, умственно отсталая женщина. Она совсем не героиня. Просто эгоистка, которая не справилась со своими обязанностями и оставила на крыльце своей матери двух крошек. И больше не возвращалась. Вот кто она такая. И вот кто мы такие: двое покинутых, брошенных детей. Я рада, что Бейли до этого не додумалась.