Цветы на чердаке - Вирджиния Клео Эндрюс Страница 43

За окном все время лил холодный дождь, и в стекла бились сильные порывы ветра. Иногда по утрам все застилала густая пелена тумана, из-за которой было не видно солнца. Ночью я просыпалась от того, что сухие ветки деревьев скребли по стене дома, и лежала, затаив дыхание, чувствуя, что что-то неописуемо-страшное затаилось где-то совсем радом, готовое навсегда поглотить меня.

В один из таких дождливых дней мама, тяжело дыша, вошла в комнату, неся с собой коробку с украшениями на День Благодарения. Среди них была ярко-желтая скатерть на стол и оранжевые салфетки с красивой каемкой.

— Завтра у нас будет ранний обед, и мы ждем гостей, объяснила она, бросая коробку на кровать, которая была ближе к входной двери, и делая движение, чтобы повернуться и уйти. — Будут приготовлены две индейки — одна для нас, другая — для прислуги. Но это будет слишком поздно, и бабушка не сможет положить ее в вашу корзину Но не думайте, что я собираюсь допустить, чтобы мои дети остались без праздничного пиршества. Так или иначе я найду способ незаметно принести вам немного горячего и понемного от всех блюд, которые будут подавать на стол. Скорее всего я торжественно объявлю, что сама буду прислуживать своему отцу, и пока я буду готовить ему поднос, я попытаюсь сообразить что-нибудь и для вас. Ждите меня завтра около часу дня.

Быстро, как ветер, она прибежала и умчалась из нашей комнаты, оставив после себя радостные ожидания настоящего, большого пиршества на День Благодарения.

— Что такое Благодарение? — спросила Кэрри.

— Это когда ты молишься перед едой и говоришь Богу спасибо за посланную пишу, — ответил Кори.

В чем-то он был прав. И коли уж он добровольно взялся объяснить что-то своей сестре, ничто не могло заставить меня лезть со своими поправками.

Пока близнецы, удобно устроившись на коленях у Криса в одном из вместительных кресел, выслушивали подробный рассказ об истории Дня Благодарения, я взяла на себя роль хаусфрау, довольная предоставившейся возможностью украсить комнату и накрыть праздничный стол. Под каждую тарелку я постелила по салфетке, на которой была изображена индейка с развернутым веером хвостом, переходящим в своего рода желто-оранжнсвый плюмаж из гофрированной бумаги. Я развернула их и, положив на стол, написала на каждой наши имена. Кроме того в нашем распоряжении было несколько свечей, две из которых были сделаны в форме тыквы, две изображали первых колонистов, две — их жен и две — индейцев, но ничто не могло заставить меня зажечь такие красивые свечи и смотреть, как они превращаются в лужи стеарина. Вместо них я решила использовать обыкновенные, эти, дорогие, сохранить на следующий праздник Благодарения, когда мы выйдет отсюда на свободу. На полке над нашим обеденным столом хранились ложки и вилки, которые я каждый раз после еды мыла в пластиковом тазике. Крис обыкновенно вытирал посуду и вставлял ее в специальные прорезиненные пазы, которыми была оборудована полка.

Я аккуратно разложила на столе приборы, вилки — слева, ножи — справа, лезвием к тарелкам, и рядом с ножами — ложки. Посуда была сделана из фарфора фирмы «Леконс» с голубой каемкой и позолотой достаточно высокой пробы, обозначенной внизу на каждой тарелке. Мама объяснила нам, что это старый обеденный сервиз, пропажи которого не заметили слуги, и еще у нас были хрустальные фужеры на тонких ножках. Накрыв стол, я не могла не бросить удовлетворенный взгляд на свое искусство и сделала несколько шагов назад. Нам не хватало только живых цветов. Мама, вероятно, забыла о них.

Время, назначенное ей нам, давно прошло, но она все не появлялась. Кэрри начала громко капризничать.

— Пора есть ленч, Кэти.

— Потерпи. Мама собирается принести нам праздничное горячее блюдо — индейку и гарнир. Это будет обед, а не ленч.

— Мой авторитетный монолог домашней хозяйки возымел действие, по крайней мере на некоторое время, и я, устроившись поудобнее на кровати, принялась за чтение романа «Лорна Дун».

— Кэти, у меня уже сосет под ложечкой, — сказал Кори, возвращая меня в современность из семнадцатого века.

Крис был всецело поглощен «Записками о Шерлоке Холмсе», где разгадка, как всегда, крылась в самом конце каждого рассказа. Было бы прекрасно, если бы близнецы могли перебивать свой аппетит чтением, особенно если учесть вместимость их желудков — не больше двух унций.

— Съешь немного изюма, Кори.

— Там больше нету.

— Где там? Правильно сказать: «у нас больше нет изюма», или «изюма больше нет».

— Там больше нету, честное слово.

— Съешь арахисовых орехов.

— Их тоже нет. Правильно я сказал?

— Да, — вздохнула я. — Съешь крекер.

— Кэрри только что съела последний.

— Кэрри, почему ты не поделилась со своим братом?

— Он нисколечко их не хотел.

Два часа. Теперь мы все окончательно проголодались. Наши желудки привыкли к пунктуальному приему пищи в двенадцать часов. Что могло так задержать маму? Может быть она собиралась сначала поесть сама, а потом принести нам наш обед? Но она ничего такого не говорила.

Около трех часов мама, наконец, вбежала в комнату с громадным серебряным подносом, заставленным закрытыми крышками тарелками. На ней было одето платье из светло-голубого джерси, а волосы убраны с лица и заколоты сзади серебряной булавкой, ниже затылка, почти на шее. Она была прекрасной, как богиня.

— Я знаю, вы проголодались, — немедленно начала извиняться она, — но отцу неожиданно пришло в голову есть вместе с нами в своем кресле на колесиках. — Она виновато улыбнулась. — Ты так красиво накрыла на стол, Кэти. Как раз так, как полагается. Извини, я забыла о цветах. У нас было десять гостей, и со всеми надо было поговорить. Каждый засыпал меня вопросами, преимущественно о том, где я так долго была, и, потом, вы не можете себе представить, как трудно было проникнуть в кладовую дворецкого, когда Джон не смотрел в мою сторону. Честное слово, мне казалось, что у него глаза на затылке. Наверное, никогда больше мне не приходилось так скакать взад и вперед. Гости, наверное, подумали, что я очень невежлива или просто дурочка, но, несмотря ни на что, мне удалось заполнить ваши блюда и спрятать их, вернуться обратно к столу и перекусить, после чего я сделала вид, что мне нужно высморкаться, и пошла в другую комнату. Я несколько раз звонила самой себе с собственного отдельного телефона у меня в спальне, причем мне приходилось менять голос. Хотелось принести вам тыквенный пирог уже нарезанным, но Джон разложил ломтики по отдельным блюдцам, так что я не могла ничего поделать: он обязательно заметил бы пропажу.

Послав нам воздушный поцелуй и второпях изобразив улыбку, она исчезла в дверном проеме.

Да, мы действительно осложняли ей жизнь, да еще как!

Одновременно подбежав к столу, мы принялись за еду.

Крис небрежно наклонил голову и произнес молитву, которая вряд ли могла произвести на Господа большое впечатление в этот день, когда в его ушах должны звучать более торжественные фразы: