Русская красавица. Анатомия текста - Ирина Потанина Страница 43

— Какие люди! Прошу! Давненько-давненько. Как обычно? — оказывается, Александрова тут хорошо знают.

Я сижу за столиком возле окна, тяну свой капучино, опускаю шляпу пониже на глаза и чувствую себя абсолютно потерянной. Чуть суетливый, разбрасывающий вежливые кивки и деньги — за парковку пареньку в железнодорожной жилетке, за сигареты старушке, за мой кофе — официанту, Александров галантен и блестящ. Он постарел и разбогател ровно настолько, что его гротескный пафос смотрится теперь не смешно, как раньше, а вполне экстравагантно. Солидный мужчина в возрасте всегда имеет право на причуды. Мы настолько разные с ним, что я совершенно не знаю, с чего начинать.

— Пойдем, Сафо. У меня тут свой отдельный кабинет…

Начинать приходится с доказываний, что я не верблюд. После пламенной речи Александрова о том, как он рад и как вовремя, и как он всегда знал, что я еще сыграю свою роль, приходится перебивать его…

— Мне действительно нужна твоя консультация и не делай такое всепонимающее лицо! — оправдываюсь я. — Не смотри на меня так! Я к тебе по твоим профессиональным вопросам.

— Можешь называть это как угодно, но я, как опытный психоаналитик, вижу в твоих глазах…

Возможно, стоило пококетничать, возможно, нужно было выпить коньяку, расслабиться, вспомнить прошлые отношения — нет-нет, не восстанавливать, просто поговорить о них, поразиться нашей былой лихости… Тогда обоим нам стало бы капельку грустно, но весело и, расслабившись, я, возможно, сама излечилась бы от всех своих страхов. Но это было бы лишь на время. «Страх, вцепившись однажды клешнею в горло, не уйдет сам». «Депрессия самолечению не подлежит». «Нервный срыв в домашних условиях можно только отодвинуть, предотвратить — не получится». Перед глазами тревожной вереницей проносились отрывки из атакующих статей и предостережений.

— Александров, друг мой, — начинаю тяжело и тут же раздражаюсь на непослушные пальцы, отказывающиеся ровно удержать сигарету. — Ты всегда был ценен тем, что с тобой можно напрямик. Я больна. У меня припадки… Тьфу, не знаю, как объяснить. Меня очень напугали, и я поверила. Глупо, против собственной воли, но…

Повадки ловеласа на миг оставляют Александрова. Он слушает внимательно. Пристально сверлит глазами и, кажется, честно пытается понять, о чем я говорю.

— Сафо, я могу не стремиться вести себя корректно? Ты не настолько больна, чтобы я должен был врать тебе… Скажи, ты уверена, что рассказываешь мне всю эту историю не из желания … ну, как бы тебе сказать… привлечь к себе внимание, что ли. Понимаешь, есть такой синдром… У женщин после тридцати. Чтобы выделиться, они изобретают себе беду. С ней они кажутся себе привлекательнее.

— Ничего я не изобретала! — жалею уже, и что пришла к нему, и что вообще его когда-то встретила. Как можно воспринимать все через призму этой махровой глупости?! Как я не разглядела в нем раньше этой отвратительной черты?

— Верю. — Александров говорит серьезно, и я решаю пока не уходить. — Верю в твою болезнь. В любом другом состоянии женщина в тебе стала бы кричать: «Хочешь сказать, я недостаточно привлекательна?! Иначе, зачем мне нужны всякие ухищрения?». Раз ты пропустила такой прекрасный повод для обиды, значит — не в себе… — нет, все-таки он издевается.

Вскакиваю, чувствую, как горят щеки. Распахиваю дверь в зал. Глазами ищу траекторию, по которой удобней всего проскочить к выходу, руками шарю по подоконнику, ищу сумочку…

— Погоди, — Александров ловит мою руку, усаживает, гладит… Успокаивает совсем без намека на эротику. По-отечески… Верить ему или нет? Очередной цирк? Прикидывается «своим», чтоб потом ужалить побольнее? — Сафо, не узнаю тебя… Т-с-с. Посмотри на меня? Не перед собой. Не стеклянными глазами. На меня. Я все понял. Я — на твоей стороне. Послушай… Точнее, нет, давай лучше послушаю я.

И вот, под придирчивыми вопросами и недоверчивым взглядом, я еще раз пересказываю всю историю. От начала — с тех пор, как решила расстаться с Павлушей, но известие о Марининой смерти, заставшее меня у Бореньки, перевернуло все вверх дном. И как я поехала на эти бесконечные похороны, да не одна, а с Павликом. Как нечаянно влезла в Маринины записи, как старуха запугала меня бормотанием, и все стало сбываться, как по-написанному… Причем не где-то там написанному, а прямо в жизни, в Марининой жизни… А меня Марина совсем не понимала, и отозвалась как-то презрительно… Александров спрашивает об одних и тех же вещах по нескольку раз. Я не злюсь, потому что предупрежденная:

— Не обижайся. Мне важно вычленить, что ты помнишь на самом деле, а что придумало твое напуганное воображение. — сообщил Александров после повторения первого своего вопроса в другой формулировке…

Я отвечаю старательно. Будто принимаю лекарства — четко, вдумчиво, с чувством ответственности. На какой-то момент, мне даже кажется, что пришло просветление. Ощущаю, как глупы все мои терзания, как мелки и бессмысленны. — Совпадения, все это просто совпадения! — говорю сама себе. И тут же вспоминанию дикий хохот маленькой Бесфамильной и чувствую, как ужас овладевает каждой моею клеткою…

— Не бывает в жизни таких совпадений, — Александров окончательно ломает все мое просветление.

Смотрю на него, как на больного. Нашла к кому обратиться! Да он же сумасшедший! Врач, ученый, а несет такую ерунду!!!

— Сафо, пойми, если отрицать какую-то возможность мистики, то вся твоя болезнь — сплошное притворство. Попей успокоительного, поживи в санатории, пройди процедуры. О, все современные дамы обожают такое времяпровождение. Это приятно, это лечит нервы… Это полезно людям с диагнозом…. Но ты — другое дело. Ты не раздражительна, а раздражена конкретными фактами, ты не агрессивна, а злишься на вполне определенное стечение обстоятельств. Навязчивая идея? Возможно. Но столь же возможно и то, что твои наблюдения верны, а опасения не напрасны. В общем, или лечись от переутомления, убеждай себя в том, что все происшедшее — случайные совпадения, или борись с потусторонними силами. — начинает вдруг он.

— Ты издеваешься?

— Нет, всего лишь раскладываю ситуацию по полочкам. В этом и заключается моя работа. Советую тебе не сбрасывать со счетов возможность…

— Чего? Возможность чего? Того, что Марина поднялась с того света и теперь преследует меня? Или того, что, подержавшись за ее записи, я обязалась прожить ее жизнь? Да мало ли людей, которые смотрели эти записи, да мало ли тех, кто глядел в зеркала в те дни…

— Видишь, ты уже выздоравливаешь, — Александров довольно потирает ладони. — Выходит, никакое перетягивание судьбы невозможно. Выходит, вы и раньше были с твоей подругой очень похожи… Нет? Ну, значит, дело в чем-то другом. Например, в ее последней просьбе. История знает множество примеров, когда человек, не выполнивший последнюю просьбу покойного, мучался странными мыслями и терзался воспоминаниями об умершем… Власть последней воли над тем, кому она была адресована — ныне научно доказанный, но необъяснимый факт…

— То есть Марина мучает меня нарочно? Чтобы я не сидела, сложа руки, а вспомнила о ее просьбе разыскать Артура? — я почувствовала, как меня начала бить дрожь.