Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских - Роланд Харингтон Страница 43

Пятница. Теплый июльский вечер. Меня зовут Вольдемар Конрадович фон Хакен. Верхом на вороном жеребце я возвращаюсь в усадьбу, трубя в серебряный рожок à la Roland de la chanson. [151]Рядом бежит верный Люпус — вылитый Белый клык из ненаписанного романа неродившегося Джека Лондона. На дворе стоит 17…й год, на троне сидит Екатерина Великая, и у меня чудесное настроение. Еще бы нет! Охота удалась — мне на славу, соседям на зависть. С турецкого седла, снятого мною в одном сражении с турецкого паши, свисают туши птиц и животных, убитых напердюк моими меткими выстрелами. Вкусный уикендовский обед гарантирован! И неудивительно: я самый большой белый охотник Клизменского уезда и, как таковой, герой многих лесных и полевых приключений.

В прошлом году я спас деревню Свидригайлово, столицу моего имения, от стаи волков, на бесчинства которой жаловалась вся округа. Дело было так. Захар Семеныч, староста Свидригайлова и толстейший ее кулак, давно уже привлекал к себе внимание хвостатых хищников. Узнав от своей агентуры, что на днях мироед прибавил в весе еще на пуд, звери устроили налет на деревню. С диким — в буквальном смысле слова — воем ворвались они в мирное селение, пожирая все на своем пути. Однако налетчики не на того наткнулись, ибо в момент вероломного нападения я проводил инспекцию деревенских оранжерей.

При виде серых супостатов я гикнул от храбрости и весь распетушился. Юркнув на центральную плясплощадь деревни, собрал мужиков, вооружил их вилками и косичками и выстроил в каре. Пока шли военные приготовления, посоветовал старосте, дрожавшему где-то в тылу, спрятаться в сарай.

Затем зачитал сочиненный мною тут же на площади приказ по армии.

Милые чудо-батраки! Клизменский волк вам не товарищ! Колите врага полуплотонгами. Под предлогом увода раненых не расстраивать ряда!

Секунда-другая — и на другом конце плясплощади показались волчьи разъезды. За ними шла масса неприятельской армии. При виде бородатой военщины враги на минуту смешались, но предводительствовавший ими свирепый самец с белым шрамом через морду поднял хвост трубой и вызывающе взвыл.

То был сигнал к атаке!

Особенно жаркий бой разгорелся на юго-западном направлении, у сарая, полном Захаром Семенычем и эвакуированного домашнего скота. Туда рвался отборный отряд противника, привлеченный жалобным мычанием старосты. Но атака захлебнулась, остановленная героической ротой плугоносцев. Наступил кульминационный момент сражения. С криком «За Родину, за Хакена!» я повел крестьян в контрнаступление. Неприятельский фронт был прорван. Враг завилял вспять. Я пристрелил одну половину хищников, а после того, как остальные взвыли о пощаде, приручил другую.

Славная деревня Свидригайлово, этот бриллиант в короне моей фортуны, была освобождена от зверских оккупантов.

Народ вернулся к мирной жизни, осыпая меня благословениями. Захар Семеныч поправился еще на центнер. На плясплощади пейзане праздновали победу парадом плугоносцев. Вожак разбитой стаи, тот самый свирепый самец со шрамом, из пленника стал питомцем и искренне ко мне привязался. Теперь он всюду ходил со мной, хотя все также был готов сожрать любого встречного — что иногда и делал. Я назвал его «Люпус», от латинского Lupus. [152]

Через пару месяцев я совершил новый подвиг, одолев матерого вепря, на которого наткнулся, гуляя по главной просеке леса как раз в компании с Люпусом. Огромная свинская особь была разительно похожа на Германа Геринга восемнадцатого века и вела себя соответственно.

При виде нас ham [153]злобно хрюкнул: убирайтесь, мол, с дороги!

Я холодно улыбнулся и пнул грубияна в копчик. Тот запел, как перепел, после чего расправа с ним была легка.

На следующий день я угощал друзей из душной Москвы и бледного Петербурга сочными отбивными на барском barbecue. [154]Друзья приехали в Свидригайлово, чтобы принять участие в важнейшем спортивном событии эпохи — чемпионате мира по игре «Всадник без головы». Я придумал эту версию конного поло как бы в честь будущего романа будущего Майн Рида.

Неудивительно, что каждый раз, когда я скакал по имению, мужики восхищенно кланялись мне в пояс, в колени, в ноги. Пока они били челом о тротуар (мои деревни необычайно благоустроены), их жены и дочери застенчиво, но заманчиво подсматривали за мной из-за избушечных штор. Еще бы нет, ведь я еще с раннего пуберитета отрастил себе неплохую губу — такую же, как у Брэда Питта в двадцать первом веке.

Неудивительно также, что деревенские барды слагали про меня былины и песни. Среди этих безымянных народных авторов выделялся дед Блатарь, старейшина (но не староста!) Свидригайлова. Оральные произведения барда — в подпитии он имел привычку декламировать, надрывая глотку, — многое сделали для того, чтобы окружить меня мифическим ореолом. В интерпретации песенника я представал героем похлеще Ильи Муравья, Добермана Никитича и Алеши Попсы…