Изумительное буйство цвета - Клэр Морралл Страница 43

Я смотрю им вслед, и мне так хочется взять их с собой и разбудить их, расшевелить и растрясти, показать им, как надо смеяться…

В автобусе я засыпаю, потому что не спала уже две ночи кряду: одну — потому что читала роман Адриана, вторую — из-за ощущения, что меня нет. Стоило мне пристроиться поудобнее, как глаза мои закрылись.

Голоса свободно вплывают в мои сны и тихо выплывают.

— Жить осталось только шесть месяцев…

— Мам! Я хочу зеленый леденец. Ты же знаешь, я не люблю желтые…

— Да я сказала ему, пусть убирается хоть сейчас…

— На рынке — по двадцать пенсов.

Я совершила один полный оборот по часовой стрелке. Сели-Оук, Харборн, Беарвуд, Уинсон-Грин, Хэндсворт, Астон… Иногда автобус едет очень медленно, как будто выбился из сил. Иногда он и вовсе стоит минут десять, ожидая, пока поменяются водители. Один шофер останавливается посреди транспортного потока и выходит. Пересекает дорогу и идет к газетному киоску. Никто в автобусе ничего не говорит. Я наблюдаю из моего сонного уголка и прикидываю, сколько они будут ждать, прежде чем решат, что он не вернется.

Через пять минут он возвращается, зажав в руке «Миррор», два пакетика чипсов, три батончика «Марс» и банку кока-колы. Он забирается в кабину, и нам слышно, как он открывает чипсы. Затем включает двигатель, и мы медленно трогаемся дальше. Возможно, он читает газету.

Я снова засыпаю и вижу во сне розовый фургон, тот самый, с расползающимися вопросительными знаками, что увез Дину.

Иногда он пустой, а иногда — как, например, сегодня — он едет по дороге, и люди внутри его распевают «Ответ знает только ветер» Боба Дилана. У Мартина есть все его записи. Он их переписывает на кассеты и слушает во время своих долгих поездок. Говорит, от музыки что-то происходит у него внутри. Много дней в детстве я провела с ним в кабине, слушая Боба Дилана. Знаю все слова наизусть.

Соединившиеся голоса звучат как колыбельная, однако этот звук заставляет меня проснуться. Я сажусь, пробудившись лишь наполовину, и пытаюсь сосредоточить внимание на поющих. Неужели одна из них — моя сестра Дина, которую я никогда не знала? Или это моя мама? Вопросительные знаки скользят вокруг меня, поддразнивая, ведут меня за собой, ускользают, как только я пытаюсь их ухватить.

И почему это я помню Динин фургончик?

Выглянув из окна, я узнаю, где мы находимся: Кингз-Нортон, рядом с домом Джейка и Сьюзи. Я думаю о Сьюзи, какой видела ее во время последнего нашего разговора, и в тот же миг понимаю, что мне еще раз нужно поговорить с ней. Вполне вероятно, что я застану ее дома; наверняка ее еще тошнит по утрам. Это продолжается уже месяца три. Я решаю подождать и сделать еще один круг. Не хочу встречаться с Джейком. Мне нужна только Сьюзи.

На втором круге я уже совсем проснулась и вся в ожидании остановки у дома Джейка. Выглядываю из окна, отмечая, где мы едем, и без конца посматриваю на часы. Чувствую себя лучше.

Примерно через час я начинаю ощущать голод, поэтому решаю порыться в сумочке. Там обнаруживаю лишь жевательную резинку, пакетик с мятными леденцами и половинку «КитКэт», приставшую к расческе. Я их разлепляю и начинаю слизывать шоколадку с серебристой обертки.

— Китти!

От удивления я едва не роняю шоколадку вместе с расческой. Никогда не предполагала, что меня кто-то узнает в автобусе номер одиннадцать. Поднимаю глаза и обнаруживаю прямо перед собой немного ошеломленное лицо Элен, той девушки, что забирала малышей из школы.

— Извините? — говорю я, понимая, что ничего не способна сейчас придумать.

— Китти, это же я, Элен.

— Извините, должно быть, вы меня с кем-то перепутали.

Но она уверена. Она смотрит мне в глаза и не сомневается, что я — Китти.

— Вы исчезли тогда. Убежали и больше никогда не приходили.

Я чувствую, как мое лицо становится красным и горячим. Я дотрагиваюсь до него трясущейся рукой и пытаюсь вытереть лоб, но пот продолжает течь и капать с бровей прямо на щеки.

Я смотрю на Элен, которая, кажется, открывает и закрывает рот, продолжая что-то говорить, но слов я не слышу.

— Разрешите пройти, — бормочу я и нетвердой походкой пробираюсь в начало автобуса.

Водитель любезно останавливает автобус, и я выхожу, внезапно испугавшись, что Элен может последовать за мной. Но автобус отправляется дальше, и в заднем окне я вижу Элен, опечаленную и сконфуженную.

Какое-то время я стою на остановке, пытаясь унять дрожь. Когда начинаю успокаиваться, следующий автобус номер одиннадцать подходит и останавливается специально для меня. Я залезаю и сажусь впереди. Рядом со мной молодой человек с желто-оранжевым, криво стоящим на коленях рюкзаком, и от его ног в кроссовках «Рибок» так пахнет…

Я совсем не хотела отвергать ее. Дважды. Но что мне было делать?

* * *

Я заглядываю на веранду дома Джейка, который на самом-то деле является домом Сьюзи, и вижу, что растения с темными глянцевитыми листьями слегка поникли, а засохшая грязь от чьих-то ботинок осталась лежать там, где упала. Одно это уже многое говорит о состоянии Сьюзи. Удивляюсь, почему это ее нет дома. Просто невозможно, чтобы она так быстро почувствовала себя лучше. На какой-то момент меня охватывает паника: мне приходит в голову, что она начала принимать какое-то лекарство. Понимает ли она, насколько это опасно в первые три месяца? Ходила ли она к врачу, подтвердил ли он беременность, получила ли направление в больницу?

Я помню это первое посещение — как я ехала в тряском автобусе, как выскакивала, чтобы меня стошнило, как садилась в следующий, и стоило ему отправиться — вновь подступала тошнота. Я помню свои ощущения в больнице: все непривычно, стерильно, пахнет дезинфицирующими средствами; врачи в белых халатах, некоторые из них, должно быть, студенты; женщины на разных стадиях беременности проходят всю процедуру в сопровождении компетентных медсестер; плоские животы, торчащие животики, огромные животы; все говорят с тобой о «твоем малыше», а ты еще почти не распознала это крошечное создание, что живет у тебя внутри.

Я вспомнила еще одну вещь, о которой почти забыла. Генри был ошибкой. Он практически застал нас врасплох, и мы абсолютно не представляли, что делать, так как не считали себя настолько взрослыми, чтобы стать родителями. Мне было двадцать девять, а Джеймсу тридцать четыре, но у нас не было никакого опыта. Джеймс беспокоился не меньше меня. Тогда, в один из дней, мы стояли у фонтана на площади Виктория. Было очень жарко, и некоторые дети сняли туфли и носки и запрыгнули в воду. Одни пытались обрызгать прохожих, другие пробовали плавать по-собачьи; старательно держа над поверхностью маленькие головки, они отплевывали воду, заливавшуюся в рот. Фонтан ожил от ярко пестреющих футболок: красных, зеленых, розовых, бирюзовых, — а отяжелевшие от жары, сидевшие на краю родители томились желанием тоже запрыгнуть в воду. Дети были просто счастливы.