Воскресный день у бассейна в Кигали - Жиль Куртманш Страница 43

Жантий, казалось, спала, свернувшись на сиденье, как маленькая девочка, утомленная долгой дорогой. На подъеме, ведущем в Рунду, Валькур свернул в небольшую долину, откуда было видно и холм Страттона, и первые огни окраин Кигали. Тишина и запах эвкалиптов успокаивали его, а еще больше запах Жантий и ее ровное дыхание. Все вместе это напоминало тихий шепот, неуловимую пульсацию, которая задавала ритм жизни и придавала ей смысл. Несколько недель назад Вацлав Гавел, президент Чешской Республики, произнес речь на Генеральной Ассамблее Объединенных Наций, в которой он упоминал «зов жизни», который должен заменить атеисту святыни. То, что чувствовал Валькур, и было всеобъемлющим дыханием самой жизни. Несмотря на знаки, которых становилось все больше и больше, несмотря на заявление сержанта, подтверждающее худшие предположения, он не мог окончательно отчаяться. Никогда не терял он веру в человека - ни смерть, ни убийства, ничто не могло его разуверить. Он был обожжен напалмом во Вьетнаме, на время лишился дара речи, пережив холокост в Камбодже, был разбит, раздавлен и сломлен голодом в Эфиопии. Но во имя чего-то, что он никак не мог объяснить и что он тоже мог бы назвать «зовом жизни», стоило жить дальше. А значит, продолжать идти, глядя вперед.

– Жантий, ты спишь?

– Нет, я думаю о тебе. Я точно знаю, почему люблю тебя. В жизни ты, как животное, следуешь инстинкту. Как будто у тебя завязаны глаза, заткнуты уши, но некий внутренний компас всегда приводит тебя к слабым, отверженным, к невозможной любви, как наша. Ты знаешь, что ничем не можешь помочь, ничего не можешь изменить, но все равно продолжаешь идти вперед. Бернар, еще можно повернуть обратно в Бутаре.

– Ну нет! Мы должны вернуться в Кигали, в воскресенье наша свадьба. Завтра тебе надо будет купить платье.

По государственному радио передавали сводку международных новостей на французском языке. В сообщении из Квебека говорилось, что руководство Квебекской партии собирается через год провести референдум о суверенитете. В бывшей Югославии продолжались этнические чистки, и все больше и больше стран задумывались о военном вмешательстве НАТО. По радио «Тысяча холмов» диктор крикливым голосом зачитывал список сообщников тутси, которые угрожают захватить власть: премьер-министр переходного правительства Агата Увилингийямана, предавшая своих родителей, Ландуал, также называющий себя Ландо, вице-председатель Либеральной партии, Фостин, председатель СДП, предатель-хуту, питавший слабость к проституткам-тутси. «Работа только начинается. И в этот раз мы не остановимся, пока ее не закончим. Мы так часто их прощали. В 196З году они так и не поняли, несмотря на все наши предупреждения, и это дорого им обошлись. Через десять лет мы снова дали им понять, что это наша страна и власть здесь принадлежит нам, но, как случается, когда рубят дождевых червей, наши мачете только умножили их число, придав этим извращенцам еще больше наглости. Сегодня они убили нашего президента и собираются убить всех вас. Вы имеете законное право на защиту. Нужно уничтожить врага. Немного музыки, и мы вернемся к вам с последними новостями. Говорит независимая телерадиокомпания "Тысяча холмов", голос свободы и демократии. А сейчас Imagine Джона Леннона».

Необычное оживление царило на перекрестке в Рунде. Повсюду метались тени. Горели огни. Алокалипсис в миниатюре, подумал Валькур, нежно поцеловав Жантий в лоб. Они молчали, но думали об одном и том же - они беспокоились о Мари, которая жила в ста метрах отсюда, слева, сразу за блокпостом; туда они и направились. Джип быстро окружили человек десять военных, вооруженных мачете и масу. Жандарм приказал им ехать дальше в Кигали или поворачивать обратно в Бутаре. В Руанду ехать запрещено. «Для вашей же безопасности. Мятежники рыскают по холмам».

Военных, державших последний блокпост перед Кигали, казалось, мало волновало так называемое нашествие мятежников-тутси из Уганды. Количество военных возросло, и они были более словоохотливы. Лейтенант, которого Валькур знал в лицо, горячо его приветствовал, подходя к джипу. «Здравствуйте, месье с телевидения, вы как раз вовремя, снимете хорошие кадры. Мы начали чистку столицы». Въехав в город, они сразу же услышали сухой и холодный звук выстрелов, раздававшихся повсюду. Валькур видел войну, но звуки, которые он слышал сейчас, не были похожи на столкновения между солдатами. Никакие мятежники не нападали на город, это сотни убийц разгуливали по нему, выполняя свою шумную работу.

Было уже одиннадцать, когда они добрались до отеля. У входа, там, где обычно стояли продавцы контрабандных сигарет и фальшивых древних статуэток, человек десять из президентской гвардии проверяли каждую проезжавшую машину. Немного в стороне выжидали представители сил ООН. В холле отеля собралось человек сто. Мужчины толпились у регистрации, спорили. Женщины, сидя на мозаичном полу, пытались утихомирить или усыпить детей. Багажа ни у кого не было, а некоторые женщины и вовсе пришли в домашних халатах. Месье Жорж, помощник директора, с достоинством прохаживался посреди этого гвалта, обещая каждому номер, как только съедет кто-нибудь из постояльцев, Сейчас же отель готов был их принять, но желательно, чтобы они ждали снаружи, у бассейна. Девушки мадам Агаты, пришедшие из бара у бассейна и с пятого этажа, предлагали в качестве места свидания душевые кабинки, парикмахерскую и женский туалет в подвале. Сидя на пластиковых шезлонгах вокруг. бассейна, опытные консультанты и командировочные, собаку съевшие на международном сотрудничестве, изображали полное безразличие, за которым скрывали страх, приковавший их к пластиковым шезлонгам. Вокруг бассейна все перешли на шепот. Столик за столиком они объединялись, предоставляя своих местных коллег тоске и слухам, образуя маленькие группки белых, испуганных, но не подающих виду. Будучи специалистами по Африке, они опасались того, что в первые часы ситуация может выйти из-под контроля, это, пожалуй, их и пугало, но они также знали, что бельгийские, французские и американские десантники оперативно вмешаются, чтобы вытащить своих драгоценных соотечественников из преисподней, к созданию которой приложили руку сии великие державы.

Валькур и Жантий, побродив в этом хаосе рука об руку, поднялись в свой номер. Девочка, которую хотели назвать Эмеритой, крепко спала. Алиса, молоденькая мусульманка из Ньямирамбо, не понимая ни слова, смотрела передачу о новых тенденциях европейской моды, которую транслировали по Си-Эн-Эн. Ей не хотелось идти работать, а тем более, рискуя жизнью, возвращаться домой. Жантий устроила ее на балконе: дала несколько подушек и тяжелое шерстяное одеяло. Валькур тем временем отправился в бар, чтобы запастись провизией. Он вернулся с коробкой плохого «Кот-дю-Рона», сыром разных сортов, хлебом и тремя пакетами молока. «Бармен посоветовал мне быть предусмотрительным, особенно насчет вина. Столько народу понаехало, что запасы скоро иссякнут». Он открыл бутылку и наполнил три бокала, но Алиса отказалась пить по религиозным соображениям. Она взяла кусочек хлеба и намазала его сыром, словно это было масло. Камамбер оказался неплохим, вино не таким кислым, как обычно. Жантий и Валькур остались наедине, забрались с ногами на кровать, как дети, которые с наступлением ночи, когда родители думают, что их чада уже спят, начинают придумывать невероятные истории. Но они молчали. Неотрывно смотрели друг на друга, отводя глаза лишь при звуке выстрелов, Они так жадно ели и пили, будто поглощали саму жизнь.