Высотка - Екатерина Завершнева Страница 43

Утро, набережная.

«Вы перестанете строить рожи или нет? У меня пленка заканчивается».

Мы только что познакомились, Султан с фотоаппаратом намеревается взять нас в рамочку, а мы с Баевым саботируем. Баев мне про них все объяснил — женатики, безнадежный случай; знакомы с детства, сидели за одной партой; отгуляв выпускной, расписались, как будто горело у них. Четырнадцатого июля, в день взятия Бастилии, между прочим. А Юлька-то — генеральская дочь, и что прикажешь делать? Она привыкла к хорошему, к очень хорошему, к самому лучшему; ей нужно было обеспечить, и он из кожи вон вылез, но обеспечил; теперь они живут в отдельной квартире, в старом питерском доме, о детях и не думают — зачем?

Женатики смешные, крупные, очень похожие друг на друга, разве что у Юльки толстая коса, а у Султана ежик и очки. Их портреты отлично смотрелись бы в школах, загсах и поликлиниках — здоровая ячейка общества, крепкий организм, молодость, полноценное питание. (И никакого спорта, лучшие друзья — отбивная и телевизор.) Султан мне нравится, но слушаться его я не намерена. Если мы перестанем строить рожи, то потомки увидят на снимке кого? — правильно! — двух по уши влюбленных и непростительно молодых людей. Однако Султан непоколебим, он настаивает, чтобы мы сказали «чииииз», и птичка все-таки вылетает — теперь мы на пленке, позади бликующее море, акации, утренняя дымка, сияние, полукругом расходящееся над головами.

Что подарить этому городу? Монетку в море не годится, мы же не туристы… Выручает потайной карман. Сознаюсь, что нарушила клятву и контрабандой таскаю при себе фотографию от десятого марта сего года. Нинкин день рождения, мы вошли в комнату, стоим в дверях и никого-то из этой компании не знаем; бородатые походники, химики-технологи, их жены и дети; стол от двери до окна; цветы от восьмого числа, помноженные на цветы от десятого, плюс зеркальный шкаф, сколы, грани хрусталя, итого эн факториал; ну что же вы, проходите, в уголке есть местечко; посидишь у меня на коленках? они ужасно костлявые, тебя надолго не хватит; зато можно обнимать безнаказанно, есть из одной тарелки, лакать из одного блюдечка, стаканчика — и все уже про нас понимают, и объяснять ничего не надо.

Хорошая фотография, хороший день, поэтому не жаль; разжимаю пальцы, отпускаю и она летит; глянцевая поверхность собирает солнце и воду, воду и солнце. Мы делаем круг, навещаем парк, где вчера в третий раз приняли крещение одесской водой; поднимаемся, огибаем Оперный театр; пока Баев с Юлькой о чем-то шепчутся, Султан берет меня под руку — и снова двести ступенек вниз; здесь бы лед да морозец, острит он, потому что не знает, кто я и о чем со мной говорить, а между тем мы рискуем выйти на второй круг, как будто вся Одесса втиснута между двумя площадями и тремя улицами, но не стоять же на месте!

В «Гамбринусе» темнота, духота, пивные бочки… Дядька за стойкой, увидев нас, припечатал — опять детский десант — но все-таки налил. (Мы чудовищно помолодели — еще немного, и тебя перестанут пускать в общественные места без мамы.) Пиво невкусное (потому что не на улице?), кислое, с липкой пеной; мы не допили и смылись под шумок. Поезд через час, ночью будем на месте.

…полупустой, дребезжащий, по-летнему раздолбанный, с открытыми окнами, пыльный, душный. Плацкартный вагон весь наш, под столом ящик пива, я слушаю истории — про выпускные экзамены и школьные попойки; смотрю на Баева, как он переменился, помягчел, перестал брутальничать; расчувствовался, старый хрен, после бутылочки «Оболони» и очередной истории типа «а помнишь, на перемене…»; и я расчувствовалась, но чем дальше, тем меньше понимаю, о чем они говорят. С трех сторон, перебивая друг друга