Живые книги - Мила Иванцова Страница 43

Виктор не поехал домой. Он отправился к спортцентру, там достал из багажника сумку со спортивной одеждой и пошел в бассейн. Ему сегодня не хотелось таскать «железо» или шагать на месте по бесконечной дорожке в никуда. Слишком много впечатлений и эмоций. А эта история с Амалией вообще неожиданно всколыхнула все его нутро. И хорошо, что Женька подвернулась так вовремя. Что бы он делал без нее? Идиотская ситуация… Хотя и перед этой девчонкой стыда натерпелся — взрослый дядя, а такие дурацкие игры… Правда, если бы он был готов к этому разоблачению, то, может, что-то придумал бы поумнее, но она застала его врасплох, пришлось каяться…

Возможно, это выглядело для кого-то странным, но он привык так плавать в маске и с трубкой — не поднимать головы, не рассматривать красивые тела вокруг, упереться взглядом только в темно-синюю линию на дне бассейна, вдоль которой и плавал — туда-сюда. Двадцать пять метров, еще двадцать пять, еще… Обычно, накручивая эти отрезки, автоматически плюсовал их в голове, напрягал мышцы тела и пытался расслабить голову, точнее — вычистить из нее все лишнее, что беспокоило и мешало жить. Или наоборот — отключиться от окружающего мира, сосредоточиться на чем-то, и таким образом обдумать это и оценить важность.

С тех пор как умерла жена, его не оставляло чувство вины. Несмотря на то что честно сделал все, что мог, но болезнь победить не удалось. Возможно, потому что жена сама перестала держаться за жизнь. Сдалась. В какой-то момент перестала видеть в этом смысл. Так и сказала: «В конце концов, сына мы вырастили. Ему я уже не нужна. А твоя жизнь и раньше от меня не очень зависела».

Он говорил тогда ей банальные вещи, которые говорят всем больным, но в глубине души знал, что не был до конца искренним, а она действительно была права. Они вырастили сына, и теперь тот удалился в свою собственную жизнь — после окончания Киево-Могилянской академии отправился учиться в аспирантуре аж в Канаду. А он, Виктор, действительно все эти годы жил своей мужской жизнью — журналистская работа, карьера, командировки, несколько коротких «историй» без последствий…

Затем в его жизнь пришла литература, немного подвинула журналистскую занятость, определенным образом изменила его имидж, круг общения и образ жизни. Но даже когда он все чаще оставался работать дома, ближе от этого они с Русланой не стали, существовали словно параллельно даже при том, что жили они вместе, вместе ели и, конечно, спали в одной постели. Будто какая-то прозрачная пленка всегда оставалась между ними, не давая полноты ощущений, но при этом ограждая от лишних энергозатрат — каждый делал свое и при этом держал в поле зрения другого. Что-то вроде эффекта презерватива — ради безопасности приходится чем-то жертвовать. Так у них повелось.

Но почему уже почти два года после смерти жены Виктора не покидает чувство вины? Он вдруг осознал, что эта женщина, с которой он прожил почти четверть века, которая родила ему сына, не захотела бороться за жизнь, потому что именно он за эти годы так и не сделал ее счастливой — куда-то шел, к чему-то стремился и чего-то добивался, формировал себя как специалиста и личность, а она была рядом, как воздух, которого не замечаешь. Хотя «воздух» — это громко сказано. Если бы так, то он бы давно без нее пропал. Это уже патетика. Без воздуха не живут. Она просто была средой, в которой он существовал. Рос, мужал и… И вот… Просто ему было так удобно. Он и не думал никогда, счастлива ли она рядом. А она никогда не заводила об этом речи. А потом сдалась. Сына вызвали из Канады за неделю до ее смерти, они еще не успели поговорить. Но казалось, что и эта встреча уже не вызывала у Русланы каких-то эмоций. Она мужественно и устало терпела свои муки, сдержанно ожидая, что они скоро закончатся. Ни за что не упрекнула, не удручалась, как они будут дальше без нее. Будто полностью осознавала, что не пропадут.

И только после того, как она ушла, Виктор начал копаться в прошлом и переосмысливать то, что произошло, и свою роль в этом. Возможно, это даже было не по-мужски — оглядываться назад и перебирать причины и следствия, но с тех пор он постоянно чувствовал какую-то собственную неполноценность, ущербность, ведь в пятьдесят лет ты уже понимаешь, что еще одну такую целую жизнь не прожить, не переписать из черновика в чистовик. Что сделано, то сделано. Остался какой-то хвостик жизни, у кого больше, у кого меньше, но мало кто в пятьдесят планирует прожить еще столько же да еще и с энергией молодости.

Нет, сказать, что он невыносимо страдал, было бы неправдой. Просто не мог забыть глаза жены, которая сдалась, потому что считала, что ей не было ради чего жить. И через темные стекла своих очков практически с первой встречи он увидел в глазах Амалии то же выражение. Даже тогда, когда она прилагала усилия, чтобы включиться в жизнь, подпитывалась чужими историями, заполняя ими пустоту своей жизни. Он это узнал, как узнают аромат знакомых духов или лекарств. Как, проезжая по промзоне Подола, он уже за несколько кварталов от фармацевтического завода чувствовал запах сердечных капель… В нем поселилось тревожное неравнодушие к этой женщине, за игрой которой он исподтишка наблюдал, но не знал, чем может помочь. Казалось, что угодно могло стать последней каплей, которая столкнула бы Амалию в пропасть, и та равнодушно полетела бы вниз. Сегодняшний день принес подтверждение его догадкам. Женька так и сказала: «Какой локоть?! Человек жить не хотел!» Все же счастье, что судьба вчера свела их втроем в той кофейне! И что сегодня Женька согласилась ему помочь…

«Километр. На сегодня хватит», — констатировал мысленно Виктор, снял с лица маску с трубкой и ухватился за блестящий поручень ступенек.

Что делать дальше, как поступить в этой ситуации, он не знал. Но чувствовал, что не может позволить и этой женщине просто так уйти за край, хоть он ей и никто.