Плотина против Тихого океана - Маргерит Дюрас Страница 43

— Да, кто же будет водить «ситроен»? — спросила мать.

Жозеф ничего не ответил.

— И еще брильянт, его тоже надо продать, — резко сказала Сюзанна, — хоть мы и не говорим о нем, но это не значит, что нам его не надо продавать.

Впервые после возвращения из города они заговорили о брильянте. Мать перестала плакать и вытащила кольцо из-за пазухи. С тех пор как она вернулась, она носила его на шее, на тесемке вместе с запасным ключом.

— Не знаю, зачем я ношу его, — лицемерно сказала мать, — ведь он столько стоит.

— Ты лучше объясни, зачем ты вешаешь кольцо на шею? — спросил Жозеф. — Ты что, не можешь носить его на пальце, как делают все, а?

— Тогда я все время буду его видеть, — ответила мать, — а смотреть на него мне противно.

— Это неправда, — сказала Сюзанна.

Притулившийся в углу столовой капрал впервые увидел брильянт. Брильянт не произвел на него ровным счетом никакого впечатления, он только протяжно зевнул. Вряд ли он подозревал, что все, чем они теперь владели, были он да этот брильянт.

* * *

Я пошел в кино, — рассказывал Жозеф Сюзанне. — Я сказал себе, что иду в кино, чтобы найти себе женщину. Кармен мне осточертела, — когда я ложился с ней в постель, особенно в этот последний раз, мне казалось, что я сплю со своей сестрой. С некоторых пор я немного разлюбил кино. Я понял это почти сразу после нашего приезда. Когда я уже оказывался там, мне было хорошо, но всякий раз я заставлял себя идти туда, не то что раньше. Словно у меня появился какой-то выбор. Словно я зря потратил много времени и больше не мог этого делать. Но поскольку я все равно не знал, что именно я должен делать, если не пойду в кино, я в конце концов все же шел туда. Об этом ты ей тоже не забудь сказать, я стал меньше любить кино. А может быть, в конце концов я бы и ее саму стал любить меньше. Когда я сидел в зале, я все надеялся до последней минуты, до самого начала фильма, что я все-таки пойму, что я должен делать, вместо того чтобы сидеть здесь. Но мне так ничего и не приходило в голову. Когда же свет гас, зажигался экран и все затихали, я становился прежним, я уже больше ничего не ждал, и мне было хорошо. Я все это тебе рассказываю для того, чтобы ты могла вспоминать обо мне и о том, что я тебе рассказывал, когда я уеду. А я уеду, даже если она из-за этого умрет. По-другому я уже поступить не могу.

Я ошибся. Я встретил ее именно в кино. Она опоздала, пришла, когда свет уже погас. Мне бы хотелось ничего не забыть, рассказать тебе все, абсолютно все, но я не уверен, сумею ли. Я не сразу рассмотрел ее. «Ну вот, рядом со мной села женщина», — сказал я себе, как обычно. Она была не одна. С ней был мужчина. Он был справа от нее, а я слева. Слева от меня не было никого, я сидел с самого краю. Теперь я уже не очень уверен, но, мне кажется, на первые полчаса, пока показывали кино-журнал и шло самое начало фильма, я забыл о ней. Забыл, что рядом со мной сидит женщина. Я очень хорошо помню начало фильма и почти не помню вторую его половину. Когда я говорю, что забыл про женщину, сидящую рядом, это не совсем верно. Если рядом со мной в кино сидела женщина, я никогда не мог об этом забыть. Точнее будет так: она не мешала мне смотреть фильм. Сколько времени с начала фильма это продолжалось? Я уже говорил тебе — примерно полчаса. Поскольку я не знал, что будет дальше, я тогда не обратил внимания на эти мелочи и теперь очень жалею об этом, потому что с тех пор как мы вернулись, я все время пытаюсь их припомнить. Но увы, у меня ничего не получается.

Вот как все это началось. Вдруг я услышал шумное и ровное посапывание совсем рядом со мной. Я наклонился и повернулся туда, откуда это посапывание доносилось. Это спал мужчина, который пришел вместе с ней. Спал откинув голову на спинку кресла, с раскрытым ртом. Спал, как бесконечно усталый человек. Она увидела, что я смотрю на него, и, улыбаясь, повернулась ко мне. В свете экрана я увидел ее улыбку. «Вот, всегда так». Она сказала мне это почти громко, во всяком случае так громко, что вполне могла разбудить мужчину. Но он не проснулся. «Всегда?» — переспросил я. «Всегда», — ответила она. Когда она улыбнулась, она показалась мне красивой, но больше всего меня потряс ее голос. В ту же минуту, как только я услышал, как она сказала «Всегда», мне захотелось переспать с ней. Она сказала это слово так, как никто никогда его не говорил, как будто до того, как она произнесла его, я и не понимал, что оно означает. Как будто на самом деле она сказала мне совсем другое: «Я ждала вас всю жизнь». И она, и я, мы продолжали смотреть фильм. Потом я заговорил снова: «Почему?» — «О! Да потому, что ему здесь совсем не интересно». Я не знал, что ей еще сказать. Какое-то время я так старался что-нибудь выдумать, что совсем перестал смотреть фильм. В конце концов мне надоело мучиться, и я спросил о том, что меня действительно интересовало: «Кто он?» Тогда она откровенно рассмеялась, всем телом повернулась ко мне, я увидел ее рот, зубы и решил, что, когда они с этим типом выйдут из кино, я поеду за ними следом. Она задумалась. Может быть, она сомневалась, отвечать мне или нет, но в конце концов сказала: «Это мой муж». — «Черт побери, так это ваш муж?» — сказал я. Мне показалось это отвратительным: муж, который спит рядом с ней в кино. Даже мать, которая совсем старая, которая столько пережила, и то никогда не спит в кино. Вместо ответа она вынула из сумочки сигареты. Это были «555». Она предложила мне сигарету и попросила у меня спички. Я сейчас же понял, что она попросила их у меня, чтобы лучше меня разглядеть. Ей тоже с самого же начала захотелось переспать со мной. Я еще толком не разглядел ее, но, как только она попросила у меня спички, я сразу же угадал, что эта женщина намного старше меня и что ей совсем не стыдно, когда ей хочется отдаться мужчине. Она сказала тихим голосом, чтобы не разбудить мужа: «У вас не найдется спичек?», а ведь в начале фильма она совсем не думала о том, что может разбудить его. Я зажег спичку и дал ей прикурить. И тогда я увидел ее руки, ее пальцы, длинные и блестящие, и ногти, покрытые красным лаком. Я увидел и ее глаза: вместо того чтобы, прикуривая, смотреть на сигарету, она смотрела на меня. Губы были ярко-красного цвета, такого же, как и ногти. Я вздрогнул, так это меня поразило. Словно она была ранена и в пальцы, и в губы и я увидел ее кровь, увидел ее саму как бы изнутри. И тут мне страшно захотелось переспать с ней, и я снова сказал себе, что после кино поеду за ними на «ситроене», чтобы узнать, где они живут, и, если понадобится, буду подкарауливать ее и все оставшееся мне время в городе буду ждать ее. Глаза ее сверкали при свете спички, и все время, пока спичка догорала, она смотрела на меня без всякого стеснения. «Вы молоды». Я сказал ей, что мне двадцать лет. Мы стали тихонько разговаривать. Она спросила, чем я занимаюсь. Я объяснил ей, что мы живем в Раме и по уши завязли в дерьме из-за концессии, которую нам подсунули. Ее муж ездил охотиться в Рам, но сама она про Рам ничего не знала. В колонию она приехала совсем недавно, два года назад. Я накрыл своей рукой ее руку на подлокотнике кресла. Она позволила мне это сделать. Муж ее не раз и подолгу бывал в колонии, но она приехала к нему только два года назад. Словом, начал я с того, что накрыл своей рукой ее руку. Перед тем как приехать сюда, она провела два года в какой-то английской колонии, не знаю в какой. А потом я стал ласкать ее руку: ладонь ее была теплой, а внешняя сторона — прохладной. Она сказала, что ужасно, просто ужасно скучает здесь. Почему? Потому что не может найти общий язык со здешними жителями. Я подумал о землемерах из Кама и сказал ей, что все колонизаторы мерзавцы. Она согласилась со мной, улыбаясь. Я уже совершенно не видел, что происходит на экране, и был занят только ее рукой, которая постепенно становилась все горячее и горячее. И все же я помню, как какой-то мужчина упал: его убил, выстрелив прямо в сердце, другой мужчина, который намеревался это сделать с самого начала фильма. Мне даже казалось, что я узнаю их обоих, как будто я когда-то давно был с ними знаком. Я никогда еще не держал такой руки в своей. Рука была тонкая — я мог обхватить ее двумя пальцами, — но крепкая, очень крепкая. На экране какая-то женщина плакала из-за убитого мужчины. Она обнимала его тело и рыдала. Мы не могли больше разговаривать. У нас больше не было на это сил. Я осторожно сжал ее руку в своей. Она, эта рука, была такая мягкая и ухоженная, что так и хотелось стиснуть ее посильнее. Наверное, я сделал ей больно. Во всяком случае я почувствовал легкое сопротивление. Муж ее все еще спал. Когда женщина принялась рыдать над убитым мужчиной, она сказала мне совсем тихо: «Сейчас фильм кончится». — «Как же быть?» — «Вы свободны сегодня вечером?» Уж конечно я был свободен. Она сказала, чтобы я во всем положился на нее и что мне надо только идти следом за ними. Сам не знаю почему, но в этот момент я вдруг сильно сдрейфил. Испугался света, который вот-вот зажжется, испугался, что вот сейчас увижу ее, после того как в темноте ласкал ее руку. «Пора сматываться», — сказал я себе. Ты даже представить себе не можешь, как я перетрусил. Да, я боялся именно света, словно из-за него мы просто перестанем существовать или все сделается вдруг невозможным. Кажется, я даже отпустил ее руку, да, да, уверен, что отпустил, потому что теперь уже она накрыла мою руку своей: я положил руку на подлокотник кресла, и ее рука сейчас же опустилась на мою. Она даже попыталась стиснуть ее, но это ей, естественно, не удалось. И все же я оказался как бы в тисках и бежать уже не мог. Тогда я подумал, что, наверно, ей не впервой подцеплять мужчин вот так, в кино, и действительно надо во всем положиться на нее. Наконец свет зажегся. Она убрала свою руку. Я не сразу решился взглянуть на нее. Но она, она решилась, она смотрела на меня, а я покорно сидел перед ней, опустив глаза. Когда мы оба уже встали, ее муж неожиданно проснулся. Он был немного старше ее; элегантный, высокий, крепкий. Он показался мне довольно красивым. Выглядел он как ни в чем не бывало, казалось, он совершенно не смущен тем, что проспал весь фильм. Наконец, я понял, что это за тип: из тех, что в роскошных машинах на бешеной скорости проносятся мимо нас по дороге, а в лесу их ждет охотничий домик и тридцать егерей папаши Барта, которому позвонили накануне из шикарного отеля, уже выследили для них тигра. Вот, сказал я себе, вот что это за тип. «Пьер, — сказала она, — этот молодой человек — охотник из Рама. Ты ведь бывал в Раме?» Он задумался: «Да, кажется, я ездил туда два года назад». Я чувствовал себя в безопасности. «Пьер, давай пригласим его провести с нами вечер». — «Конечно». Возможно, они сказали друг другу еще что-то, но, поскольку в этот момент они стояли, повернувшись ко мне спиной, я не все расслышал. Впрочем, мне и не очень хотелось это слушать. Мы медленно вышли из кино, одни из последних. Я шел следом за ней. На вид она была очень крепкой, спина прямая, талия тонкая. Волосы короткие, довольно странно подстриженные, цвета обычного, каштанового.