На все четыре стороны - Адриан Антони Гилл Страница 43

Но Монте-Карло (читай – Монако) не всегда был таким. Зажатый между Италией и Францией, он умудрился сохранить статус независимого княжества, поскольку ни одной из его соседок ни разу не захотелось его покорить. Овчинка просто не стоила выделки. После тысячелетнего ничегонеделания и никомунепринадлежания этой карликовой стране вдруг повезло: колесо Фортуны покрутилось и уронило счастливый шарик в ее лунку. Здесь открыли казино. Юг Франции вошел в моду и породил новое сословие, назвавшее себя «реактивной публикой».

В довершение ко всему князь Ренье женился на Грейс Келли – союз, который заслужил бы одобрение любого средневекового двора. Ничего, что с точки зрения Голливуда Ренье был занудным безобразным коротышкой – ведь именно таковы все влиятельные мужчины в самом Голливуде. Вдобавок он был настоящим князем – кого волновало, что он владеет лишь каким-то старосветским Лас-Вегасом? Калифорнийцы сошлись на том, что он может добавить Грейс к своему имуществу, поскольку каждый от мексиканской границы до Биг-Сура ее уже поимел.

Венценосная чета властителей бутафорского государства произвела на свет достойных себя потомков – этакое аристократическое отребье. Принца, до того бесхарактерного, что его оправдали бы в суде, даже если бы он оказался единственным подозреваемым. Принцессу Каролину, прекрасную школьницу, овдовевшую из-за нелепой аварии и кончившую браком с немцем, который покалечил нескольких репортеров и стал единственным европейским принцем со времен «черной смерти», обвиненным в том, что мочился прилюдно (сейчас он судится с газетчиками).

Ну и, конечно, Стефанию. С чего бы начать? Она истинная королева китча, символ духовного убожества, апофеоз пошлости в кристально чистом виде. Жалкая кафешантанная певичка и героиня бульварных романов, всю жизнь ходившая по рукам. Благодаря ей весь род Гримальди окончательно скатился из князи в грязи – теперь уж им не прикрыть свою стыдобу никакими титулами.

Кроме денег страна прославилась двумя соревнованиями – ралли Монте-Карло и Гран-при Монако. В этом выборе сквозит очевидный недостаток воображения. Что ж, неудивительно. Если вы не знаете, куда девать деньги, но при этом полные банкроты в области вкуса, гоночные автомобили с успехом заменяют вам всю высокую культуру. Гораздо легче хвастаться сверхдорогим «Бугатти», чем уникальным «брынкуши» [58]. «А, Модильяни! Был у меня один. С места берет резво, а вот дорогу держит паршиво». В стране, где никто ничего не делает и никто ничего не знает, машины стали подлинным воплощением цивилизации. За плечами у Монте-Карло не эпоха высокого ренессанса, а краткая история автомобиля. То, что княгиня Грейс погибла в дорожной катастрофе, весьма показательно. Во всей остальной Европе аналогом этого была бы смерть под рухнувшим на голову Тицианом.

Раз в году Монте-Карло бросает свои обычные забавы ради Гран-при – единственной в мире гонки по улицам. В то время как все прочие европейские города отчаянно стараются избавиться от автомобилей, Монако с восторгом приветствует фанатов «Формулы-1» и валится перед ними на спину, точно шоферская блядь, готовая к групповому изнасилованию. Печальная правда состоит в том, что оно больше ничего не умеет и даже при желании не смогло бы заняться ничем другим.

Естественно, мы прибываем на вертолете. Дорога из аэропорта Ниццы вьется по живописным горным карнизам; по ней течет целый поток богачей и тех, кто хочет поглазеть на богачей.

С вертолетной посадочной площадки нас в мгновение ока перебрасывают на наше судно. Судно в Монте-Карло – это звучит гордо. Одна из фраз, которые приятно обронить в разговоре как бы невзначай: «Хотим заскочить в Монте, взглянуть, как там наше суденышко». На самом же деле монакская гавань напоминает плавучие трущобы. Это огромное беспорядочное скопление безобразных, неуклюжих штампованных корыт, поставленных на прикол в помойной яме.

Катера в Монте-Карло служат своим хозяевам для того, чтобы нюхать кокаин, заниматься дозированным сексом и врать наперегонки. Они пугливо цепляются сходнями за набережную. Беда этих пластмассовых бардаков в том, что они не умеют плавать по-настоящему. Вы понимаете, что если их опрометчиво отвяжут от берега, они будут беспомощно бултыхаться поблизости, пока не потонут. Монакские суда никогда не покидают своего порта, и это хорошо, потому что их владельцы никуда не стремятся. Раз они здесь, значит, пункт назначения уже достигнут.

Судовой интерьер отличается тактичной элегантностью, как обстановка в приемной швейцарского проктолога. Может, кто-нибудь объяснит мне, почему стены кают принято украшать изображениями других кораблей? Никто ведь не развешивает на стенах своей гостиной вставленные в рамочку вырезки из буклета агентства по торговле недвижимостью. Ну да ладно, хватит брюзжать: мы здесь, к чему и стремились. Подумаешь, нет спутникового ТВ – зато самый важный прибор, холодильник, работает сверхурочно. Судя по недержанию шампанского, у нашего судна обострился простатит.

Корабли навязывают интимность. Что бы вы ни делали, кто-нибудь всегда рядом. Химический нужник соседнего катера не дальше чем в полутора метрах от вашей подушки – вас отделяет от него лишь пара тонких пластиковых перегородок.

С палубы (той, что повыше) очень удобно смотреть, как все остальные смотрят на нас. И действительно, все остальные уже здесь. Почему автомобильные гонки привлекают стольких людей? Это одна из глупейших тайн современной жизни. Десятки тысяч зевак с набитыми евро карманами стягиваются сюда ради создания безликой пешеходной массовки. Они бродят вдоль рядов пришвартованных к дамбе сортиров, крыши с которых сняты, как с кукольных домиков, чтобы нас было получше видно. Каждый катер – окошко в фальшиво-блестящую жизнь, картина, по выразительности не уступающая дантовским. Ведерко с шампанским на столе, парочка девиц в бикини, стюард с ботулизмом на подносе, огромная ваза с букетом, точно для роженицы, и трое-четверо наливающихся пивом бездельников в пестрых шортах и футболках с логотипом какого-нибудь бессмысленного курорта, еле прикрывающих их толстые розовые волосатые животы.

Эти катера можно принять за живую рекламу «Будвайзера» или ночного клуба с лэп-дансом, но больше всего это зрелище напоминает наглядную агитацию за вступление в Рабочую революционную партию. Ей-богу, как на духу, положа руку на сердце: со стороны мы выглядим отвратительно. Не просто как шумные, нелепые, вульгарные позеры, а как люди, кичащиеся своей продажностью, и это отталкивает. В основном потому, что все это сплошной обман. Мы не живем здесь. Мы не ведем такую жизнь. Мы взяли свои лодки напрокат или сели кому-то на шею. Или нас самих взяли напрокат – словом, все обман.

В Монако нет ничего величественного. Это не скачки. Здесь нет ни возвышенности, ни житейской мудрости. Весь порт – эпическая панорама в духе «Монти Пайтона», карикатура на средневековое паломничество или крестовый поход. Повсюду развеваются флаги и знамена с геральдическими символами, народ щеголяет в ливреях своих любимых механических рыцарей. И пахнет тут так, что кружится голова: горячей пиццей, потихоньку тухнущими бутербродами, портовыми проститутками, кремом для загара, липкой помадой, косметическим молочком, скользкими презервативами, несвежими купальниками, пропотевшими нейлоновыми подмышками, перекаленным на сковородках растительным маслом. И со всем этим смешан неистребимый смрад разогретой канализации.