Вспоминать, чтобы помнить - Генри Миллер Страница 43

Известно, что Первая мировая война обошлась ее участникам в двести пятьдесят миллиардов долларов. «Этой астрономической суммы, — говорит подсчитавший ее американский специалист (кстати, совсем не большевик), — хватило бы на то, чтобы построить дома стоимостью в две с половиной тысячи долларов каждый на пятиакровых участках по сто долларов за каждый акр. Такой дом мы могли бы обставить мебелью на тысячу долларов и вручить от него ключи каждой семье в России, Италии, Франции, Бельгии, Германии, Уэльсе, Шотландии, Ирландии, Англии, Австралии, Голландии и Соединенных Штатах». Что говорят милитаристы? Лучше потерять все, чем мы дорожим, но сохранить независимость и не сдаться врагу. Но что это за независимость, если ради нее человек жертвует самым необходимым? Кому нужна такая независимость? Тому, кто наверху, тому, кто будет жить в комфорте, даже если страна будет лежать в руинах? Я бы ничего не сказал, если бы люди, призывающие нас к войне, первыми пожертвовали бы всем, первыми хлебнули горя, вернувшись домой израненными и сломленными. И не возражал бы против армейской дисциплины, если бы офицеры первыми принимали огонь на себя. И тем более не возражал бы, веди генералы и адмиралы войну исключительно между собой. Я бы и не пикнул, если бы лидеры воюющих стран принесли себя в жертву. Мне также нечего сказать человеку, который добровольно идет сражаться за свою страну или за принципы, в которые верит. Такой человек — герой, или дурак, или и то и другое. Но я решительно протестую и никогда не признаю правильность того, что человека заставляют против его воли и совести приносить в жертву собственную жизнь ради дела, в которое он не верит. Пусть такой один на миллион — для меня это не важно, — он все равно должен быть защищен. Проверять, до какой степени этот человек искренен (что в наше время вменяется в обязанность офицерам-вербовщикам), на мой взгляд, не только глупо и бесполезно, но и подло. Очевидно, что чувство долга, которое предположительно должно присутствовать у всех добропорядочных граждан Республики, расценивается сейчас как крайне низкое, на него не могут положиться. Мы не решаемся спросить у каждого, готов он исполнить свой долг или нет. Ведь в большинстве случаев ответ будет: НЕТ! В вопросах долга те, кто стоят над нами и должны учить своим примером, показывают весьма плачевные результаты. Долг, служба, жертва — это слова, которыми дрессируют собак. Если бы наверху находились люди с развитым чувством долга, верные служаки, готовые, если надо, принести себя в жертву, тогда не приходилось бы требовать этих качеств от простых смертных. Но люди у власти обладают прямо противоположными свойствами: алчностью, трусостью, эгоизмом. Сейчас, когда их безопасность под угрозой, они щеголяют благородными словами и просто замучили ими простых людей. Что я буду делать, если нападут на мою мать? Прежде всего это мое личное дело, но что бы я ни делал, это не имеет никакого отношения к тому, пойду я на войну или нет. А где был ты, спрошу я у своего собеседника, когда моя мать голодала и не имела крыши над головой, когда ей нечем было накормить голодных детей, когда она умирала не в своей постели, а все потому, что у нее не было денег? Где был ты, когда в самом хлебе, который ей давали, отсутствовали жизненно важные вещества? Где был ты, когда ее выселили из квартиры и выбросили на улицу? Где был ты, когда ее, заявившую о своем праве на прожиточный минимум, полицейские избили дубинкой, применив еще и слезоточивый газ, и бросили в тюрьму, как преступницу? Можно продолжать и дальше ad nauseam*. Долг — замечательная вещь, когда исполняется молча и по доброй воле; когда же воры и мерзавцы требуют от нас, чтобы мы его исполнили, это отвратительно. Лично я скорее пойму человека, уклоняющегося от долга, чем тех, кто угрозами и силой заставляет его подчиниться. Мой долг касается только меня, к долгу соседа я отношения не имею. Нужно просто относиться к нему по-человечески, а не судить или чего-то требовать. Если я выполню свои обязанности должным образом — больше шансов, что и он выполнит свои. Правильной жизни лучше всего учить на примере. А постыднее всего, на мой взгляд, проповедовать подчинение долгу, а самому уклоняться от него.

* До отвращения (лат.).

Что касается долга, я прекрасно помню реакцию французской аудитории, когда в киноновостях показывали немецких солдат, марширующих гусиным шагом перед фюрером или Муссолини, обращавшимся с балкона с пламенной речью к своим сторонникам. Реакция зала напрямую зависела от района, где показывали фильм. На Елисейских Полях зал всегда взрывался негодованием, там долго не стихали язвительные насмешки, шиканье и свист; в бедных кварталах тоже иногда возникали вспышки гнева, но в основном атмосфера оставалась мрачно-настороженной. Временами кто-нибудь говорил: «Да этот парень псих», имея в виду Гитлера или Муссолини. Иногда, выходя на улицу после вечернего сеанса, я испытывал чувство нереальности происходящего; даже если бы я не читал «Майн кампф» и не следил за новостями в газетах, увиденное собственными глазами было настолько очевидным, что только оторванные от жизни люди не сделали бы ясных выводов. В разговорах на эту тему вы обязательно услышали бы, что французы не дремлют, — просто не в их характере затевать такие устрашающие военные парады. «Когда придет время, мы им покажем!» — вот обычная реакция. Не скажу, что поделывали военные, но что касается рядовых людей, то в их поведении я не заметил особых изменений. Каждый, как обычно, занимался своим делом, ворча, что бизнес идет из рук вон плохо. А насчет ситуации за границей, что ж, об этом должно думать правительство. Как тебе известно, правительство менялось так часто, что никто и не помнил, кто и когда в нем работал. Такое положение было почти повсюду за пределами стран Оси вплоть до начала войны. Сейчас оно существует и у нас, несмотря на то, что ведется огромная работа по созданию национальной обороны. Мы готовимся к войне и в то же время пытаемся, как обычно, заниматься бизнесом. Люди, которые смотрят антигитлеровские ролики, яростно демонстрируя свое неодобрение, потом спокойно ложатся спать и на следующее утро приступают к своим обычным делам. Ворчат, когда растут налоги, и впадают в панику при получении призывной повестки в армию. Они хотят, чтобы свергли Гитлера и Муссолини, но предпочтут отдать Англии деньги и оружие, чтобы англичане сделали всю работу сами. Еще несколько недель назад лозунгом дня было: если возникнет необходимость, мы пойдем на войну. Если возникнет необходимость. Будто раньше она не возникала.

Иногда я думаю: а что, если бы люди по-настоящему стремились к войне с Гитлером? Предположим, нашелся бы оратор-златоуст, которому удалось бы так воспламенить народ, что тот взял бы ситуацию в свои руки. Вдруг угроза утраты независимости стала бы такой реальной перспективой, что людям ничего не осталось бы, кроме как сосредоточить всю свою энергию на том, чтобы остановить врага. Можешь вообразить, что тотчас бы произошло? Прежде всего нынешнее правительство тут же бы прогнали, военное руководство тоже, сместили бы адмиралов и генералов, а сенаторов и конгрессменов бросили в тюрьму. Опустошили бы банки, упразднили страховые компании, сняли бы с работы руководителей промышленных предприятий. Все работало бы только на войну — никакого другого бизнеса. Исчезла бы потребность в деньгах — ведь прибыль стала бы невозможна; жалованья бы никому не платили, исчез бы смысл в сбережениях. Излишки продовольствия, одежды и прочих жизненно важных вещей распределили бы между нуждающимися. Каждый работал бы ради свободы и поэтому должен быть сыт и одет. Стал бы важен каждый человек, независимо от выполняемой роли. Школы закрылись бы, а детей тоже привлекли бы к работе. Я так и слышу слова Генералиссимуса: «Нам нужна помощь каждого мужчины, женщины и ребенка; нам нужна помощь стариков, больных, сумасшедших и преступников». На больных будут смотреть с предубеждением, как на зло, а на преступников — как на больных или людей с патологией. Но трудиться заставят всех — даже паралитиков, даже людей, прикованных к постели. Если нужно пятьдесят тысяч самолетов — получим пятьсот тысяч, если нужно пятьсот военных кораблей — делаем пять тысяч. Мы увидим мощный взрыв активности: ведь не только независимость, но и сама жизнь окажется под угрозой. Если эта картина выглядит абсурдной, стоит вспомнить поразительный размах походов крестоносцев, завоевания Магомета, ратные подвиги Тамерлана. Если жизнь и свободу надо отстаивать с мечом в руках, тогда наш долг — выковать самый могучий на свете меч. Если это единственный выход — так станем же карающим бичом земли. И не остановимся до тех пор, пока не будут уничтожены все мужчины, женщины и дети, которые думают не так, как мы.