Переломленная судьба - Дун Си Страница 42

— Один разбился, другой вот-вот родится, на мне ноша не хуже той кучи кирпичей.

— Всегда можно найти какой-нибудь выход.

— Все выходы закрыты, я все дальше от той жизни, о которой ты мне рассказывал.

— Поскольку ребенок все-таки остался жив, должно было случиться и что-то плохое. Ведь не может же быть все хорошо.

Сяовэнь вздохнула, ничего другого, кроме как вздыхать, ей не оставалось. Чтобы успокоить ее, а еще больше — себя, Ван Чанчи сказал:

— Иногда плохое оборачивается хорошим.

— Я уже так давно не видела этого хорошего.

— Может быть, мне выделят хоть какую-то материальную помощь за производственную травму.

— В свое время тебе даже твой одноклассник Хуан Куй отказал, а ты все еще надеешься на чужих?

— Я же сказал — может быть.

Сяовэнь снова вздохнула, с каждым вздохом ее отчаяние нарастало все больше. Однако спустя несколько дней в больницу вместе с директором стройки заявился подрядчик Ань. Они принесли с собой букет цветов, высказали самые добрые пожелания и оставили бумажный сверток. Не успели они еще выйти из коридора, как Сяовэнь нетерпеливо развернула сверток и обнаружила внутри него двадцать тысяч юаней. Не поверив своим глазам, Сяовэнь вынула одну купюру и поднесла ее к окну. Через свет она тотчас разглядела и голограмму, и защитные нити.

— Чанчи, деньги настоящие! — воскликнула она.

Ван Чанчи засмеялся:

— Двадцать тысяч — это будет побольше, чем прибыль от продажи почки.

Словно не услышав его, Сяовэнь стала осторожно засовывать купюру обратно. Поскольку пачка была перевязана бумажной лентой, Сяовэнь потребовалось изрядно потрудиться, чтобы сделать это. Справившись с пачкой, она снова стала заворачивать ее в газету, но сделать это так же аккуратно, как было, у нее не получалось, бумага то свободно болталась, то топорщилась в разные стороны, никак не желая принять прежний вид.

— Не заворачивай. Отнеси деньги в банк и положи их на счет, — сказал Ван Чанчи.

Но Сяовэнь, не собираясь сдаваться, развернула газету и стала заворачивать пачку по новой, однако у нее снова вышло не так, как ей хотелось.

— Тот, кто заворачивал эту пачку, делал это годами, а ты захотела с первого раза научиться, — прокомментировал Ван Чанчи.

В итоге Сяовэнь оставила свою затею, подняла голову и сказала:

— Раз у нас появились такие деньги, то получается, мне можно бросить работу массажистки?

— Я же говорил, что смогу сделать так, чтобы ты жила как горожанка, — ответил Ван Чанчи.

С языка Сяовэнь уже были готовы сорваться слова благодарности, но она почувствовала что-то неладное, словно раскрыла какую-то страшную тайну, она даже изменилась в лице.

— Ты ведь не нарочно?

— В смысле?

— В смысле покалечил себя.

— Я что, больной? — ответил Ван Чанчи.

Но что бы там ни говорил Ван Чанчи, у Сяовэнь закрались подозрения, что он сделал это специально, иначе чем объяснить его недавнюю клятву? Откуда у него была такая уверенность при его мизерной месячной зарплате в пятьсот юаней?

— И вообще, — продолжал Ван Чанчи, — какая разница, нарочно или нет, главное, что у нас появились деньги. Как любят твердить начальники, не важно, какого цвета кошка, лишь бы мышей ловила.

Сяовэнь, подумав, рассудила, что он прав, по-всякому это было гораздо лучше, чем продажа почки. Поэтому она пошла и положила деньги в банк.

Между тем Ван Чанчи, несмотря на свою внешнюю уверенность, стал в себе сомневаться. Раз за разом он пытался восстановить момент своего падения. Сначала ему казалось, что все произошло случайно, на что указывали все детали. Но мысль о том, что он сделал это нарочно, все сильнее крепла в его сознании и в итоге подавила мысль о «непреднамеренности» действий. Из-за этого Ван Чанчи в своих мыслях о несчастном случае уходил все дальше от реальности, и чем больше он думал об этом, тем больший стыд испытывал. Он даже стал думать, что, когда той ночью Сяовэнь вынимала у него ключ, он специально разжал свои пальцы, потому как хотел, чтобы она пошла зарабатывать деньги. Это, конечно, было совсем не так, но почему же правда в его голове вдруг превращалась в домыслы? Почему ему приходилось убеждать самого себя? Виной всему была нехватка денег. Откуда безденежному человеку было еще рассуждать о правде? «Нарочно так нарочно, — успокаивал он себя, — ведь в противном случае скоро я бы уже не смог тянуть эту лямку городской жизни».

Размышляя таким образом и успокаивая себя, он потихоньку шел на поправку. Как-то раз, ухаживая в больнице за Ван Чанчи, Сяовэнь сходила в отделение гинекологии и сделала УЗИ. Врач сказал, что плод в порядке, и что у него появились признаки мальчика. Ван Чанчи, услышав эту новость, возликовал: «Сын? Черт побери, это стоило того!» Он в очередной раз запретил Сяовэнь приходить в больницу ухаживать за ним и попросил, чтобы она больше отдыхала дома, чтобы спокойно вынашивала малыша, не забывала варить себе куриный суп или бульон на косточке, прилагая все усилия для того, чтобы у них родился гений. Увидев, что Сяовэнь не уходит, он объявил голодовку.

— Ну, тогда я пошла? — спросила Сяовэнь.

В ответ он нетерпеливо вытаращил глаза, и только когда она, прихватив с собой его грязное белье, вышла за дверь, он наконец взял стоявшую рядом чашку и довольный приступил к еде. У него уже вполне получалось подниматься с кровати и ходить, и пусть ему еще было больно, по крайней мере, он уже мог обслуживать себя. Тем более что если у пациента имелся предварительный заказ, то и воду, и еду ему приносили прямо в палату. Туалет находился буквально в пяти метрах слева по коридору, так что по стеночке он туда доходил, хотя сам процесс мочеиспускания все еще причинял ему режущую боль. Время от времени Сяовэнь приходила в больницу, чтобы принести чистое и забрать грязное белье. Она не успевала произнести и пары фраз, как на нее нападала зевота, казалось, что единственное, чего ей не хватало в этом мире, так это сна. Когда Ван Чанчи спросил, как она себя чувствует, Сяовэнь ответила, что теперь ей на удивление всегда хочется спать, и чем больше она спит, тем больше ей этого хочется. «Это происходит со всеми беременными, — ответил Ван Чанчи. — Чем лучше ты будешь спать, тем здоровее будет наш малыш».

Как-то ночью у Ван Чанчи вдруг закололо в груди. Он очнулся ото сна и вспомнил, что точно такие же ощущения испытывал тогда перед падением на стройке. Его словно ударило током, боль как пришла, так и ушла, но легкий отзвук остался. Он то и дело ворочался на койке, но сон к нему больше не шел. Тогда он поднялся и, опираясь на костыли, вышел в коридор. Каждый сделанный шаг причинял ему жуткую разрывающую боль, словно одна из мышц в паху вдруг стала короче. Но он, стиснув зубы, спустился на лифте на первый этаж и направился к выходу из больницы. От холодного порыва ветра все в его промежности сжалось, и ему полегчало, как от обезболивающего. Он поймал такси и поехал на их с Сяовэнь съемную квартиру. Осторожно открыв дверь, Ван Чанчи надеялся увидеть на кровати сладко спящую Сяовэнь, но к его ужасу кровать оказалась пуста — Сяовэнь дома не было. Он уселся на краю кровати, взял в руки подушку Сяовэнь и понюхал ее, от нее удушающе пахло духами. Ван Чанчи погасил лампу и остался сидеть в темноте, но, посидев так какое-то время, он решил, что может напугать Сяовэнь, когда та вернется, поэтому снова встал и зажег лампу.