Ночной волк - Леонид Жуховицкий Страница 42

— Уедем, а?

Она спросила:

— На выходные, что ли?

— Да нет, совсем. Ну, скажем, на год.

— Ты чего это? — повернула голову Изаура, явно не принимая мои слова всерьез, видно, уже втемяшила ей действительность, что мужик в койке чего только не предложит.

— Я серьезно.

— А куда?

— Куда хочешь. Хоть на юг, хоть на восток. Сядем в поезд, и тю-тю.

— А жить где?

— Снимем.

— У тебя что, денег много?

— Заработаю.

На большие деньги я не надеялся, но уж меньше, чем здесь, получать не буду. Руки есть, а за руки нынче стали платить. Вывернусь.

Она думала довольно долго, но, видно, так ничего и не решила.

— Тебе чего, так, что ли, плохо?

— Сейчас не плохо, а завтра? Вернется твоя мать — куда мне?

Опять долгая пауза. Потом сказала:

— Ладно, спрошу.

У кого она собиралась спрашивать? У НИХ? Или над ней нависали другие ОНИ?

— Завтра спрошу.

Я согласился: завтра так завтра.

Всего вторую ночь проводил я в этом панельном убежище, но, видно, уже обжился, потому что страх отпустил, зато остро почувствовалась вся унизительность моего положения. Что чужой дом, что завишу от незнакомых доброхотов — это, в общем, была ерунда. Все мы друг от друга зависим, и ничего ущемляющего достоинство в том нет, тем более для меня, человека не гордого. Унизительно было другое: баба, которая со мной хорошо ли, плохо ли, но спала, безропотно подчинялась кому-то, мне не известному. Спала со мной, а была не моя, и все в ней было для меня закрыто, кроме дырки между ног.

Где-то уже за полночь позвонили — это был первый при мне звонок сюда, видно, знакомыми моя подружка была не очень-то богата. Она голяком прошлепала на кухню, к телефону. Разговор получился на редкость немногословный.

— Нормально, — сказала она. И потом, немного погодя: — Ага.

Вернулась, легла рядом.

— Домой пока что не ходи. До послезавтра.

— А что послезавтра?

— Там видно будет.

— О’кей, — согласился я. Что будет видно послезавтра, спрашивать не стал, все равно ведь не скажет, лишний пинок по самолюбию. Вот жизнь! Вроде и коммуняк запретили, и КГБ разогнали, а я разницу не ощущал, даже похуже стало. Опять кто-то где-то решал за меня без меня, а мое дело было слушать и выполнять. И деться некуда.

К утру раздражение не прошло, пожалуй, даже усилилось, и это стало тревожить. Я себя знал: если заведусь, сорвусь с тормозов, все может пойти вразнос, а в моем положении любая глупость может оказаться последней. Выход был, может, единственный: сейчас, пока башка еще достаточно трезвая, уступить натуре, отвести душу, то есть сделать что-нибудь, чего делать нельзя.

Едва ушла Изаура, я решил заняться тем, на чем, вероятно, как раз и прокололся бедняга Федулкин. Кличка собаки. Еще одно слово в кроссворде.

Самый простой способ подсказывала рукопись — расспросить мальчишек во дворе. Рукопись же от такого способа и остерегала — именно на этой акции она и оборвалась — увы, вместе с жизнью Федулкина. Немного подумав, я нашел метод не столь быстрый, но куда более безопасный. Я узнал по справочному телефоны пяти клубов собаководов, ближайших к Ломоносовскому проспекту, и стал их обзванивать. Я выступал в респектабельной роли хозяина золотистой лабрадорской суки, которой ищу достойного кобеля. А чтобы не возникало никаких подозрений, притворялся дураком, провинциалом, недавно перебравшимся в Москву, не вхожим в круги и боящимся, что подсунут полукровку. Я тупо требовал адреса всех, непременно всех кобелей. Ни фамилия, ни телефон владельца меня не интересовали — только кличка и родословная. Я мычал, крякал, косноязычил, как умел, и, похоже, ни у кого не вызвал опасений: по благородной отечественной традиции подозрения у нас вызывают только умники.

В четвертом клубе мне дали то, что надо: безупречная родословная, куча медалей, интеллигентный хозяин. Даже фамилию назвали, хотя я не просил — по их спискам Суконников проходил живым.

— Кобель? — переспросил я недоверчиво, словно боясь, что подсунут суку.

Меня успокоили:

— Кобель, кобель. Кличка «Бридж», четыре года.

Кличка «Бридж»…

Ну и что? Что это может значить?

Есть такая карточная игра, даже первенства проводят, говорят, вроде преферанса, но посложней. А связь какая? Встать на игру и глядеть на игру? Встать на карту и глядеть на карту?

Может, кроме официальной клички, есть какое-то домашнее имечко? Вроде как Антон и Антоха?

Бриджик? Бриджит?

Бесполезно…

Да, кажется, Федулкин погиб зря.

Я позвонил Антону. Голос у него был странный. Я спросил, чего там. Сказал, что ничего особенного, но разговор довольно долгий, лучше при встрече. И сам предложил — на Валином пятачке.

Пятачок этот на самом деле был не пятачок, а короткий бульвар с клумбой посередине, где лет пять назад я познакомился со студенточкой по имени Валя, и месяца два как раз на том бульварчике мы и встречались. Роман давно кончился, а кликуха к месту приросла. У каждого своя феня: у Суконникова с Бармалеем Толина, высотка, у нас с Антоном Валин пятачок.

Почему он выбрал именно Валин пятачок, я легко догадался, и догадка меня не успокоила: из клубика, где Антонов кооператив со средним успехом качал деньги из абитуриентов, мой друг хотел выйти не через главный вход, не через служебный, а мастерскими через склад в переулок. Переулок же, поизвивавшись, как раз и упирался в бульвар.

Встретиться мы договорились в обед, время оставалось. Оставалось на то, чего делать не стоило, но хотелось. А если нельзя, но очень хочется, то можно — вроде бы так утверждал знаменитый юморист?

День был солнечный, светлый, людная Тверская казалась мирной и даже праздничной. Хотя, по сути, она такой и была, это только мне за каждым углом чудилась засада.

Но вокруг была такая толчея, столько разного люда сновало, даже переулки были так забиты машинами и прохожими, что я успокоился: ну кому придет в голову высматривать меня в десятимиллионной Москве! Люди шли по своим делам, и я пошел по своему. Переулок за переулком, как тогда — вот только приметная спина в модной ветровке впереди не маячила.

Тот дом с низкой дверцей при солнце тоже смотрелся весело, прошел мимо, лишь чуть скосив глаза в сторону. Увидел мало, но для начала хватило.

Рядом с дверцей были два низких подвальных окна в решетках, прутья редкие, но человеку не пролезть. Внутри я разглядел брусья, штангу с тусклыми блинами и еще что-то подобное. Спортзал, что ли? Какие-то фигуры шевелились, но на шаге лиц было не разобрать, а приглядываться я не рискнул.