Жмых. Роман - Наталья Елизарова Страница 42

…Едва увидев его, я потребовала отчёт о хозяйственных делах гостиницы. Слова ликования по поводу моего выздоровления замерли на его устах.

— Вы в состоянии сейчас этим заниматься? — изумился он.

— А почему нет? Разве я больна?

— Но вы ещё так слабы… — пристально оглядев меня, сказал он.

— Вздор! Я чувствую себя превосходно.

— Восхищаюсь вашим мужеством, сеньора, но могу представить, какую муку невозвратимой утраты вы испытываете…

Театральная жестикуляция управляющего вызвала приступ раздражения, но мне не хотелось поддаваться эмоциям.

— К делу, Гуга! — перебила я. — У меня нет времени на лирические отступления: через полчаса я должна быть в банке. А теперь внимательно выслушайте то, что я скажу… Дела гостиницы в запустении, нам необходимо срочно поправить их. Во-первых, нужно снова наполнить отель постояльцами — позаботьтесь об этом. Во-вторых, мы должны создать себе репутацию лучшей гостиницы Рио. Для этого я собираюсь купить все расположенные по соседству дома и создать гостиничный комплекс.

— Это потребует больших финансовых затрат — дома нуждаются в ремонте, — обретя дар речи, вымолвил управляющий.

— Согласна. Но я не хочу ограничиваться банальной отделкой помещений. Нужно заказать кому-нибудь из художников расписать стены, сделать что-то вроде византийских фресок. Я думаю, лучше всего нанять для этой работы Портинари.

— Это будет стоить очень дорого.

— Мы можем себе это позволить. Но интерьер — не самое главное. У нас есть другой конёк, на котором мы сыграем. На этом самом месте — вершилась история. Здесь жили, любили и умирали великие люди нашего века: Луис Карлос Престес и Ольга Бенарио — самоотверженные революционеры, посвятившие свои жизни борьбе с неравенством, и Антонио Фалькао — выдающийся бразильский живописец, — заложив руки за спину, я мерила шагами комнату. — В его мастерской мы не будем делать ремонт, мы превратим её в музей и сохраним атмосферу присутствия художника: все вещи, которые сейчас там находятся, должны располагаться так, чтобы возникло ощущение, будто Антонио Фалькао только что-то вышел из комнаты и вот-вот вернётся. В самом центре ателье должен стоять мольберт с незаконченной картиной… ну, той, на языческую тематику…

— Той, которую вы, впав в буйство после смерти Антонио, искромсали перочинным ножом? — вежливо осведомился управляющий.

Вот это номер! Я про это ничего не помнила.

— Неужели? Она сильно пострадала?

— В одном месте, сверху. Вы пытались выколоть глаза у солнца. Они почему-то казались вам лживыми…

— Должно быть, горе помутило мой рассудок… — пожав плечами, уклончиво отвечала я. — Картину надо восстановить, сегодня же пригласите реставратора… Теперь, что касается комнаты Престесов: её тоже не будем трогать… Как я жалею, что мы тогда поддались панике и сожгли их одежду и книги! Как бы нам это сейчас пригодилось!.. Кстати, а вы не знаете, случайно, что стало с нашими постояльцами после их ареста?

— Насколько мне известно, Престес готовится предстать перед судом, но это чистейшая формальность — заочно он уже осуждён, а Ольгу как иностранную подданную депортировали на родину.

— Печально. Будь я на её месте, не хотелось бы мне сейчас оказаться в Германии… Ну, да ладно, вернёмся к нашему разговору о модернизации гостиницы… Постарайтесь собрать все оставшиеся после Престеса и его жены вещи. Ольгу, помнится, при аресте выволокли босую, в одной сорочке. Значит, в спальне должны быть её платье и туфли…

Отец Гуга почесал в затылке, поскрёб куцую бороду, и внимательно заглянул мне в глаза.

— Я пытаюсь понять, сеньора Антонелли, кто из нас двоих сошёл с ума?

— Хороший бизнесмен, мой дорогой, должен уметь извлечь прибыль из всего, включая своё разбитое сердце, — усмехнулась я. — А мы с вами — деловые люди, поэтому сумасшествие нам не грозит… Помяните моё слово, Гуга, пройдёт совсем немного времени, и номер в нашей гостинице будет стоить порядка тысячи долларов в сутки.

— «Тысячи»? — всплеснув руками и запрокинув голову, управляющий зашёлся в хохоте. — Ну, вы загнули! Ещё бы рейсов, куда ни шло, а то — долларов. Да ещё и в сутки! О таких деньгах здесь сроду не слыхивали. Бразилия — нищая страна.

— А мы сделаем ставку на иностранцев. Карнавал — хороший крючок для привлечения туристов: он ведь уникальный, единственный в мире!

— Да, это зрелище хоть раз в жизни стоит увидеть.

— Хорошая фраза, Гуга, — запишите, чтобы не забыть! Когда мы откроем гостиничный комплекс, я размещу под таким заголовком рекламное объявление в газетах… Но до этого ещё далеко, а пока — займитесь поиском новых постояльцев…

— Один вопрос, сеньора… Не кажется ли вам, что в наше неспокойное, нестабильное время бравировать личным знакомством с опальным полковником по меньшей мере опрометчиво?

— А кто вам сказал, что я собираюсь афишировать свою связь с этим человеком? Мы всего лишь произведём небольшой задел на будущее и до поры до времени подержим в тайнике, а как наступит подходящее время — извлечём на свет божий… Как вы верно заметили — мы живём в нестабильное время. Но Бразилия — страна, где кумиры создаются и низвергаются в мгновение ока. И то, что обращается в прах сегодня, завтра может быть обласкано и омыто слезами. Дождёмся, дорогой Гуга, когда маятник снова качнётся и наш Рыцарь Надежды окажется в фаворе… Не думаю, чтобы нам пришлось ждать слишком долго.

— Снимаю шляпу перед вашей прозорливостью, донна Джованна, и заверяю вас в полнейшей своей преданности и готовности, в случае необходимости, оказать любую поддержку… Но как быть с Меркадо? Он прислал вам повестку.

— Ах, вот как… Терпеть не могу людей, которые не держат слово… Что ж, я сегодня же встречусь с ним и постараюсь договориться.

— А если нет?

— А если нет — у меня будет к вам деликатное поручение… Теперь я убегаю. Скажите Монике, чтоб не подавала завтрак, перекушу где-нибудь по пути в банк…

…Какой бы абсурдной ни казалось моя идея на первый взгляд, я попала в десятку. Имена и Престеса, и Ольги, и Антонио прочно вошли в историю Бразилии: уже через пару десятилетий, после того, как режим Варгаса рухнул, они стали красоваться во всех энциклопедиях и школьных учебниках. Об этих людях писали книги, им ставили памятники, их портреты изображали на почтовых марках. Я прожила достаточно долгую жизнь, чтобы увидеть, как личность каждого из них превратилась в легенду.

Наибольшее количество посмертных лавров собрал Антонио. Как только благодарные соотечественники не пытались увековечить его память: в его честь называли музеи и школы, футбольные клубы и рестораны, пляжи и корабли, и даже выведенные новые сорта кофе и орхидей. Не знаю, был бы сам Антонио рад такой славе или рычал бы от злости, но его восторженные поклонники раздербанили его персону буквально на клочки: издатели растащили репродукции картин на открытки, кондитеры — на обёртки для конфет, текстильщики — припечатали на майках его профиль. Не будучи безгрешным при жизни, после смерти он превратился в бога.