Русская красавица. Кабаре - Ирина Потанина Страница 42

И тут меня мгновенно отпускает. Хохочу во все горло, захлебываясь чаем, который пытаюсь выпить для успокоения. Ай, да карты! Ай, да бред!!!

— Рада бы! — говорю, — Рада бы покаятся и восстановить справедливость. Да только, покаявшись, прямиком в описанную первым вариантом психушку и попаду. Неужели непонятно? Советовали бы уже что-нибудь реальное…

Ринка смотрит на меня в совершенном обалдении. Цыганка тоже опешила. Ну, конечно, мне саван себе шить впору, а я смеюсь, как пришибленная. Ну, как им объяснить? Как втолковать, что жизнь — не главное, что у меня есть, и жизнью этой я с некоторых пор не дорожу совсем… Впрочем, зачем объяснять? Главное, сама это понимаю и никакого будущего уже не страшусь. Вот теперь — можно и уходить.

— Сокровенная карта! — удерживает гадалка очередным объявлением. — Главная… Смотрим… Это страх. — сообщает она уверенно, вытаскивая из-под червовой дамы припрятанного пикового короля. — Он гложет тебя, не дает спать, ни на миг не оставляет в покое. И уйдёт он лишь в одном варианте будущего. В первом — никогда не сгинет, окаянный.

— Страх? — переспрашиваю. — Неправда. — говорю изумленно. Неужто эти карты все-таки врут? Нет у меня никакого страха…

Надолго воцаряется чрезвычайно напряженная пауза. Мы с гадалкой смотрим друг на друга с недоумением…

— А с чего ты взяла, что я сейчас тебе гадаю? Изначально ж ей гадать собиралсиь, а тебе — следующей… — говорит цыганка, наконец, поняв, к чему я задавала стоько вопросов.

* * *

Разрешается всё весьма неожиданно.

— Это не твой расклад, это её, — скрюченный палец упирается в пуговицу Ринкиного пиджака, — Пух! — говорит вдруг цыганка, нажимая пальцем на воображаемый спусковой крючок, — Наповал? — интересуется насмешливо.

Что?! Что говорит Мадам? Ринкин расклад? Перевожу взгляд.

Мёртвенно бледная, с чёрными подтёками туши под глазами, закусив до посинения ткани губу, Ринка сидит, прямая как струнка, и смотрит перед собой. Руки её мелко трясутся. Глаза запеленаты ужасом. Погодите… А почему, собственно, гадание произвело на неё ещё большее впечатление, чем на меня.

Что?! Что говорит Мадам? Ринкин расклад?

Брезгливо беру указательным пальцем за подбородок, поворачиваю лицо Рины к себе. Взглядом упираюсь так, что рискую выдавить её линзы. И вдруг вспоминаю… Вспоминаю недобрый Ринкин прищур, в момент столкновения с Дмитрием в нашем купе. Вспоминаю Ринкины навыки в вождении больших машин, вспоминаю гляделки в одно зеркало… Нет!!!

— Рина, я могу надеяться, что эта женщина говорит неправду? — спрашиваю холодно и из последних сил. Ринка отрицательно качает головой и отворачивается.

Пячусь к окну, хватаюсь за виски, чтоб удержать мозги от завихрения. Этот человек… Эта женщина… Собственноручно… А я… А я ведь ей об общем горе твердила… Соратника в ней видела…Отчего она играла в мой бред? Отчего не послала меня куда подальше? Боже, а у неё ведь двое детей под Тулой…

Ненависть к одному человеку оказалась сильнее любви к детям? Смертельная капля ненависти испортила целую бочку настоящей отборной любви: к миру, к музыке, к хрумтящим осенним листьям, к собственному отражению в зеркале… Несправедливо. Почему нет такой капли мёда, что изменила бы вкус бочки дёгтя? Почему плохое всегда ярче хорошего, в каких бы количественных пропорциях они ни встретились? Ринка!!!

— Почему его? — не удерживаюсь от банальных разборок, — Я ведь причина.

— Ты? — теперь Ринка вжалась в угол и загнанным зверем переводит дикий взгляд с меня на цыганку, — Нет… Он! Ты первой моей любовью не была. Ты потом не делала вид, будто и незнакомы вовсе. Ты не клялась мне все изменить, и не лезла тут же под одеяло к моей подруге. Ты не откровенничала со мной никогда, рассказывая, как, в сущности, приятно между двух офигительных промежностей болтаться. Да и не болталась, надо полагать. Не столько из-за пола, сколько по причине отсутствия у тебя в организме должной концентрации подлости. И потом, — Ринка, говорила всё громче и делалась всё одержимее, — Ты своим комплексом вины за Михоэлса куда больше была бы наказана. Так ведь? Ты хоть помнишь, что на самом деле ничего не говорила про Михоэлса? Я так и знала, что поверишь мне…Если б не чёртово гадание… Знала бы… Не хотела идти, но и тебя одну отпускать боялась. Вдруг тебе скажут что лишнее. Димка-то и впрямь настоящую гадалку нашел. Обожал мистифицировать, сволочь. Домистифицировался. В каждом сне теперь грозит… Думала, последнюю его просьбу выполню, тебя к гадалке отведу, и отстанет. А тут такое…

— Погоди, так вы с Димкой были знакомы и до тура? — реагирую замедленно, соображаю туго. Всё ещё не верю в очевидное, — Ты, ты его…

Ринка отмахивается, ей не до моих догадок. Она вдруг со всей дури бьёт кулаком по столу. Карты подпрыгивают и разлетаются. Вот спланировало на пол будущее, которое я ошибочно считала своим, и с которым сроднилась уже по уши. Трефовая десятка из соседних с червовой дамой карт подпрыгнула и переместилась ко мне в пиалу.

— Надеюсь, яд твоей дружбы через карты не передаётся, — страшно хочется пить, и я делаю глоток, выуживая из пиалы нашу «дружбу».

— Я не убийца, Марина! — вдруг кричит Рина, — Я не убийца! Я простая, обычная… Мне страшно! Убийц по ночам обрубки рук не преследуют. Да я и не хотела его сбивать…Просто поговорить хотела. Должен же он был явиться в ответ на письмо, правда? А я бы приоткрыла дверцу, свесилась из кабины, улыбочкой бы сверкнула, шляпу б свою ковбойскую в качестве приветствия приподняла. «Каков!» — пропела бы. И впрямь ведь красиво вышло бы. Подтвердилось бы, что ради «таинственных незнакомок» он с тебя готов слезть и на встречу новым промежностям отправиться… Он бы у меня в грязи свалочной на коленях стоял бы. Он бы голенища сапог мне лизал, лишь бы я тебе ничего не рассказывала. Вовсе не из-за боязни тебя потерять — не фантазируй. Просто ради сохранности имиджа.

— Как? — до меня, наконец, в полной мере начинал доходить смысл узнанного, — Как ты догадалась о моих проблемах с воображением? Откуда ты знала, что винить я стану себя?

Ринка резко растягивает губы в улыбке и тут же возвращает их на место.

— Привыкай, — подмигивает она мне, — Предательства на каждом вздохе… Ох, про смерть Михоэлса я красиво придумала. Тут я собой горжусь! Ух ты, бедная, испереживалась, да?

— Да. — встаю, чтоб уйти. Мне нечего больше делать рядом с этой дрянью. Бог ей судья… Не удерживаюсь напоследок от фразы-реванша, — Всегда знала о твоём отменном чувстве юмора. А вот о том, что ты…

— Тихо-тихо, — Ринка перебивает, выставляя ладони вперёд, — Сейчас оскорблениями поливать начнёшь. Не стоит, потом самой противно станет. Лежачего не бьют, а я, судя по этим вашим предсказаниям, не то, что лежачая — уже в землю почти закопанная. Думай что хочешь, но знай одно. Я не хотела. Просто хреново всё вышло. Я уже видела его слезливые глаза, умоляющие молчать, а тут… В общем, я как увидела, что он тебя с собой потащил, так всякий контроль потеряла. И над собой, и над машиной. А тут ты ещё, как специально, ушла куда-то. Ну, я и… не сдержалась. Сначала легонько саданула, для острастки… Ты бы видела, как он бежал. Как заяц… И отлетел. Бац, и всё… Я даже не сразу поняла, что нагнала… Врубилась, только когда уже на трассу выехала…