Грас - Дельфина Бертолон Страница 42

Я нашел дверь, набрал код и понял с досадой, что дом без лифта. В холле блестящая табличка предупреждала: Вход на лестницу с «чертями» [15]запрещен. При входе в наше орлиное гнездо висела такая же. В первый раз, когда мы туда пришли, ты еще сказала: «Ну что ж, дорогой, похоже, тебя сюда не пускают!» Сердце сжалось, и я начал подниматься. На Монмартре мы поднимались без остановок. Я взбирался на восьмой этаж, держа по младенцу в каждой руке, спрятав коляску под лестницей и приковав ее к перилам противоугонной цепью. Недоумеваю теперь, откуда я черпал силы, день за днем. Мы гораздо сильнее, чем думаем… В самом деле, Кора. Мы всегда гораздо сильнее, чем думаем.

Я добрался до последнего этажа, запыхавшись, бутылка оттягивала мне руку, как некогда наши дети. Немного переждал. А когда счел, что дыхание наконец успокоилось, неожиданно задался вопросом, как буду возвращаться. Сорок километров на такси – немыслимо. Странно, что до сих пор я себе этого вопроса не задавал. Стоя на коврике, ворчавшем «Oh, no! You, again?!» [16], я пытался убедить себя, что есть автобус около девяти часов утра, а наш поезд только в шестнадцать. Я вернусь завтра. Все хорошо. Надо всего лишь позвонить…

Клер не сделала над собой ни малейшего усилия, чтобы приодеться. На ней была черная маечка с большим вырезом и что-то вроде магрибских шаровар с изображением макак. Казалось, она только что из постели. Хотя нет, чуть получше. Скажем так: на ней было лучшее из того, что может надеть женщина только что из постели. Она была босиком, ногти-раковинки покрыты лаком телесного цвета, и ноги у нее были такими же потрясающими, как и руки. Черт возьми, – подумал я, – у этой женщины невероятные конечности. Ее ненакрашенные, белокуро-прозрачные ресницы не скрывали карюю радужку. Что касается маленьких макак, то они показались мне даже симпатичными. В качестве фона звучала музыка – немного печальный поп, что-то незнакомое.

– Ну что ж, входи.

Это прозвучало как приказ. Я подчинился и вошел в студию, устроенную в мансарде с потемневшими балками.

– Воздушное шале… – пробормотал я.

– Прости?

– А, так, ерунда. У тебя тут похоже на комнату моих детей. Они называют ее «воздушным шале».

Она улыбнулась. Я протянул ей бутылку шампанского, обернутую золотистой бумагой. Она взяла ее своими изысканными пальцами, и передо мной вдруг возникло видение, совершенно необычная порнографическая картинка.

– Что отмечаем?

Я флегматично пожал плечами, вспыхнув внутри и чувствуя, как мой член в джинсах напрягся.

– Найдем что-нибудь. Обезьянок на твоих бедрах, например. – Она посмотрела на свои панталоны, потом на меня, словно задаваясь вопросом, в чем тут подвох. Чтобы устранить всякое недоразумение, я поспешил прояснить свою мысль: – Они шикарные. Супершикарные маленькие обезьянки. Я от них просто балдею.

– Если бы ты знал, сколько чаевых я угрохала на эти штаны, то не насмехался бы.

– Я и не думал насмехаться. Я ими восхищаюсь. Истинная правда.

Она одарила меня странной гримаской – ее губы разошлись наискось, словно натянутые нитью. Эта гримаска была и в самом деле что-то особенное. Пока я снимал свою парку, она открыла встроенный шкафчик в крохотном кухонном уголке.

– У меня нет фужеров, ко мне редко приходят. Просто винные подойдут, или это ересь?

– Как барменше тебе нет равных!

– Я тут не на работе, Натан. Впрочем, как раз из-за этого у меня и проблемы с бокалами. Стоит купить – тут же бью.

У меня появилось желание сказать ей, что я мог бы пить это шампанское из ее туфелек, ее пупка или цветочного горшка, но удовлетворился улыбкой. Заставляя себя силой покинуть ее, я попросил извинить меня на минутку, держа мобильник в руке. Она указала на узкую дверь, выкрашенную в черный цвет.

– Ванная. Если тебе нужно тихое место, это лучшее, что я могу предложить.

Я открыл дверь и закрыл ее за собой. Присел на край ванной, крошечной, как и все остальное, упираясь сапогами в плитку ретро, в виде шахматной доски.

– Алло, мама? Это я. Все в порядке?

– Да, все в порядке. Играем в «Монополию», они меня обдирают как липку!

– Слушай, у меня тут случилось кое-что непредвиденное. Я в Лионе и не смогу вернуться. Скорее всего, заночую в гостинице.

– Это та девушка? Та, которую ты встретил?!

Голос матери был так возбужден, что не хотелось давать ей удовлетворение.

– Нет, это старый приятель по факультету, мы поужинаем вместе. А поскольку я без машины… В общем, сама понимаешь.

– Хорошо. Надо же тебе развлечься, сынок. Я рада, что ты развлекаешься.

– Ладно. Вы тоже развлекитесь там как следует! И не беспокойся, я вернусь поздним утром. Все в порядке, ты уверена? Ничего ненормального?

– Все хорошо, Натан, я тебя уверяю. Вообще-то, Эдуар мне звонил. Зря я на него грешила: он отдал-таки нож на экспертизу. Разумеется, никаких отпечатков.

– Тот человек мог быть в перчатках…

– Эд то же самое сказал.

– А как с ремонтными работами?

– У меня уже новые стекла, но малютки наверняка останутся в комнате твоей сестры.

– Да, так проще… Спасибо, мама.

– Я тебя умоляю. Проведи хороший вечер, сынок.

Я отключил телефон. Некоторое время рассматривал средства по уходу за телом на стеклянной полочке над раковиной. Это тоже напомнило мне тебя, Кора. Уже давно на стеклянной полочке в моем новом мире почти ничего нет, только две зубных щетки на присосках с изображением машинок из мультика «Тачки» да земляничная зубная паста «Тагада».

Я вздохнул и сунул телефон в карман.

Клер курила, сидя на своем диване, составленном из трех маленьких красных кресел – наверняка из какого-то театра или кинозала, поставив два бокала с шампанским на замысловатый журнальный столик из листа алюминия, сложенного на манер оригами, возможно, творение 60-х годов. Студия, какой бы маленькой ни казалась, была обставлена со вкусом, и во всем чувствовалась индивидуальность, довольно контрастное сочетание винтажа и современных вещей. Я говорю это не ради того, чтобы извиниться, но тебе бы очень понравилась эта квартирка.

– Извини. Детей контролирую.

Я устроился напротив нее в белом кожаном кресле. Клер подняла свой бокал. Я взял свой, мы чокнулись. Она отпила глоток, посмотрела мгновение, как поднимаются кверху пузырьки, потом на арабески дыма, растворяющегося в воздухе.

– Что ты тут делаешь, Натан?