Голубой дом - Доминик Дьен Страница 42

Я знал об Алене все, но только не о его родителях. Он никогда не приглашал меня к себе — всегда приходил ко мне сам. Вначале я думал, что у него нет отца, что мать живет в какой-нибудь трущобе и он стыдится своей бедности. А на самом деле он стыдился богатства! Бедняга, он ничего не знал о богатстве! Я встречаюсь со многими богатыми людьми — и с недавно разбогатевшими, и с обладателями фамильных состояний, и с самыми жадными, и с самыми щедрыми, и с самыми сдержанными, и с самыми вульгарными — я знаю, о чем говорю! Богатые люди могут быть и очень приятными, и крайне отвратительными. Некоторые так воняют, что, когда выходишь от них, кажется, что тебя окунули в дерьмо! О, это вонючее богатство нуворишей, которые стремятся забыть, как их мамаши когда-то штопали им носки! Говорят, что деньги не пахнут. Ерунда! Некоторые настолько любят хвастаться своими деньгами, выставлять их напоказ, что от этих денег идет самый настоящий запах дерьма — у их владельцев оно как будто прет из всех дырок, не только из задницы! Я тоже богат. Вот уже двадцать пять лет я купаюсь в деньгах, как дядюшка Скрудж! Но я не сижу на них, я их отдаю! Особенно когда у меня появляется ощущение, что они сочатся у меня из всех пор и я начинаю вонять! Я не говорю о налогах, в сравнении с моими доходами это пустяки. Я отдаю их тем, кто в них нуждается. И потом, у меня есть семья. Она станет и твоей, если в один прекрасный день ты захочешь с ней познакомиться. Я часто рассказывал им о тебе. Я уже несколько лет хотел отдать тебе часть своих денег, но тогда ты бы обо всем узнала! Твоя мать не хотела этого, она говорила, что ты не нуждаешься в деньгах. Что ж, тем лучше, думал я. Нуждаться в деньгах — это отвратительно! Но теперь ты, конечно, получишь от меня наследство, мы об этом еще поговорим. Почему ты хмуришься? Нет ничего зазорного в том, чтобы говорить о деньгах. Все зависит от того, как говорить и с кем.

Возвращаясь к твоему отцу — он думал, что его богатство меня смутит или еще какую-то ерунду в том же духе. Если бы он только знал, что я превращусь в одного из наиболее богатых ублюдков в этой стране! На чем бишь я остановился?.. Ах да, праздник… Знаешь, для молодых людей вроде нас с Аленом было большой честью пообщаться с художниками — они тогда выглядели самыми чокнутыми из всех… Казалось, нас ничем нельзя удивить, но они выкидывали такие штуки, что мы только рты разевали… Заметь, мы уже не были девственниками и считали себя умудренными жизнью… В нас назревал бунт, но он еще не вырвался наружу. Мы только мечтали о лучшем мире. Именно поэтому мы выбрали факультет социологии.

И вот я увидел ее! Высокую, белокурую, с небольшими грудками, которые просвечивали под блузкой. Ева! Это было в пятьдесят четвертом году. Целая вечность прошла! Она была потрясающе красива, твоя мать, ты об этом знала? Как только мы с Аленом ее заметили, у нас встали одновременно! Чуть наружу не высовывались! Она посмотрела на наши брюки и начала хохотать. Ей тогда было двадцать пять лет. Настоящая женщина! Черт, стоит только ее вспомнить, как у меня опять встает! Сколько же ей сейчас лет? Семьдесят, по крайней мере! Ты права, действительно мужчины моего возраста кажутся моложе, чем их ровесницы… Ева наверняка не трахается с молодыми людьми лет тридцати пяти. А вот я… Что?.. Ты небось думаешь, что женщин привлекает во мне только статус, а не стояк? Ладно, можешь не отвечать, твой взгляд достаточно выразителен… Извини, если я слишком груб. Да, это, наверное, чересчур, особенно для папаши… Но заранее предупреждаю, что от этой новой роли я не изменюсь! Я слишком люблю женщин, чтобы говорить о них как старик! Надеюсь, я тебя не шокирую?

Твоя мать утащила нас в чью-то мастерскую, подальше от толпы, и принялась нас дрочить. Взяла в каждую руку по члену и наяривала одновременно. Представь картинку! Когда я кончил, она оставила меня и полностью переключилась на Алена. От этого я снова возбудился. Когда он кончил, я вставил Еве по-настоящему. Вот тогда мы с Аленом стали братьями — братьями не по крови, а по сперме! Мы не завоевывали вместе города, как прежде воинственные самцы в железных доспехах. Мы были пацифистами, голыми и свободными, и мы вместе завоевывали женщин! Уф! От этих воспоминаний я даже задыхаться начал. Позови-ка медсестру.

— Вот, Майя, познакомься с Анни, моей любимой медсестричкой! Это я ее так назвал, потому что она любит леденцы на палочке. Она мне кое-что пообещала, если я буду благоразумным. Веришь ли, она пообещала мне все что угодно, лишь бы я лежал тихо! Я буду очень разочарован, Анни, если это окажется неправдой! Чертовски разочарован, кроме шуток! Вы знакомы с Майей, моей дочерью? Она красавица, правда? Как и ее мать!..

Медсестра приложила к губам Архангела прозрачную кислородную маску и взглянула на Майю, словно желая сказать: «Отчего же не пошутить? Такие пациенты не каждый день попадаются!»

При виде обеда, принесенного разносчицей, Майя проглотила слюну. «Я бы не отказалась столоваться в этой больнице», — подумала она. Словно прочитав ее мысли, девушка предложила ей все то же самое. Даже яблочный компот показался Майе вкусным, как никогда. Потом они пили хорошо заваренный чай, и Майя с завистью смотрела, как последний кусочек пирожного исчез во рту Архангела.

— …Начиная с того момента, как руки твоей матери в унисон дрочили нас, мы с Аленом стали единым целым. Ева сказала: «Я буду заниматься вами утром и вечером, но вы нужны мне оба. Я не буду любить одного без другого. У меня нет семьи. Я сирота. Но один старик оставил мне денег; и к тому же есть моя живопись, чтобы нам всем хватило на жизнь».

— Какая мерзость! — воскликнула Майя.

— Почему? Она скрасила последние дни какому-то старику. По-моему, это здорово!

— Продолжай.

— Мы все время трахались. Ева была нашей шлюхой, подругой и наставницей одновременно. Мы купались в разврате и блуде. Она подчинила нас своей воле, а наши тела — своим рукам. Она была ненасытна. И беспристрастна — ей неважно было, с тем или с другим, днем или ночью. Она восхищала нас! Но и изматывала. Мы засыпали в пять утра, когда она выкачивала из нас всю сперму. Наши члены изнемогали от усталости. Из-за того, что мы так много пили и трахались, мы растеряли все здоровье.

В те времена мы с Аленом снимали маленькую квартирку на двоих. Ты, конечно, понимаешь, что при таком образе жизни мы чуть не завалили экзамены за первый курс. В конце июля Ален, весь отощавший, приплелся в дом своих родителей и проспал там двое суток подряд. Его мать немедленно повезла его отдыхать к морю. Он получил в свое распоряжение целых три месяца полного безделья и наслаждения жизнью в духе графини де Сегюр, и тем не менее он мне завидовал. Знаешь почему? Потому что я получил Еву в полное свое распоряжение вплоть до сентября! «А мне что делать все это время?» — спрашивал он меня в полном отчаянии. «Ну что ж, тебе остается дрочить, как в старые добрые времена!»

Страшно расстроенный, он все же уехал с матерью. Такой он был, Ален, слабовольный и послушный. Таков был конец первого акта, Майя. Продолжение следует.

…Если бы Ален не уехал, мы бы никогда не узнали, от кого Ева забеременела в начале августа. Я тебе недавно говорил, что от этих «если» одни сплошные сожаления. Ну что ж, мне действительно жаль! Мне жаль сознавать, что ты действительно моя дочь, а я при этом не могу в полной мере быть твоим отцом. Посмотри на меня! Мне шестьдесят пять, а я по-прежнему живу как холостяк, хотя уже успел стать дедом! Но тогда мне было всего двадцать лет, Майя! Что бы ты сделала на моем месте? Поверь, мне стыдно, что я продолжаю искать себе оправданий… Ален-то не думал, что слишком молод, чтобы стать твоим отцом! Если бы ты знала, как я был ему благодарен!