О Шмидте - Луис Бегли Страница 42

Вы ее очень любите, сказала Кэрри мрачно. Она старше меня? Кэрри высвободила свою руку из ладони Шмидта.

Мягким движением пальцев Шмидт восстановил контроль над территорией: точно так он брал руку Шарлотты, когда та была маленькой.

Конечно, люблю. Она моя единственная дочь, единственный ребенок, она — вся моя семья. Тебя она, должно быть, постарше. В августе ей будет двадцать семь.

А мне двадцать. Кэрри рассмеялась. Могу спорить, у нее хорошая работа. Вы ее устроили?

Нет, она сама. Многие скажут, что работа у нее хорошая, но я почему-то этого не думаю. Она занимается связями с общественностью. В ее случае это значит объяснять людям, что производители табака — хорошие парни, которых неправильно поняли, и они выпускают здоровый и нужный продукт. Или рассказывать, как «Ситибанк» никогда не спит. Сплошные игры и забавы.

А вы курите.

Конечно. И не имею ничего против игр и забав. Только вот пользы от них только тем, кто играет. Ты вот не очень любишь свою работу, она трудная, но тебе удается что-то сделать. Ты приносишь людям настоящие еду и питье, собираешь настоящие деньги и уносишь настоящие грязные тарелки. А там за большие деньги создают впечатление. Шарлотта бы не согласилась со мной, но я считаю, что она выбросила свое образование на ветер.

Но и я не собираюсь всю жизнь прислуживать в ресторане. Обещаю вам, я закончу учебу. Могу спорить, она училась в хорошей школе.

Шмидт кивнул.

Она обалдеет, если узнает. Вы связались с пуэрториканской официанткой, которая моложе вашей дочери на семь лет!

Любую женщину ей будет трудно воспринять. Ее мать умерла в апреле. И Шарлотта не представляет меня с другой женщиной. Но мы с тобой можем видеться, когда захочешь, и не дадим ей совать в это нос. И раз ты мой друг, тебе, конечно, надо будет посмотреть на дом, где я захочу поселиться.

Не беспокойтесь, я ваш друг.

Изучив приборную доску «сааба» и перепробовав все возможные положения сидений, задаваемые электроникой, и все настройки кондиционера, Кэрри хлопнула Шмидта по руке и воскликнула: Если вы и вправду собрались покупать дом, берите меня с собой, только чтоб агента не было: вы же не хотите, чтобы вам отказали!

Потом, когда он спросил, не хочет ли она пойти куда-нибудь пообедать — думая про отель в Сэг-Харборе, где зимой ланч подавали допоздна и где Кэрри, поскольку отель был дорогой, вряд ли могли узнать, а значит, не будет никакой неловкости, — она ответила, что он, должно быть, повредился умом. Нет, есть она не хочет.

Давайте пойдем к вам домой, Шмидти. И поскорей, пока вы там еще живете.

Раздеваться она принялась, едва переступила порог, разбрасывая одежду направо и налево, и в одних лосинах взбежала вперед Шмидта на лестницу. Хватая ее за плечи и пытаясь их целовать, разгоряченный Шмидт подтолкнул ее к спальне.

Кровать ее поразила: О-о, это что-то! Двойная двуспальная? Можно прием устроить! Пробуя, Кэрри несколько раз подпрыгнула на ней, как на батуте.

Не двойная, просто большая.

Ну ладно, мой большой, не хочешь снять с меня колготки? Я вся чистая для тебя. Нет, подожди, сначала я тебя раздену. Смотри-ка, а где же твой малыш? В чем дело? Наверное, застеснялся.

Она разбросала его вещи по полу и по комоду, одергивая его всякий раз, когда, повинуясь привычке и чувствуя себя от этого дураком, Шмидт пытался подхватить одежду и повесить на стул. Когда он наконец снял с нее лосины и оказавшиеся под ними колготки, и она спокойно вытянулась на кровати, закинув руки за голову, Шмидт понял, что до сих пор Кэрри существовала только в его воображении. Да, он знал ее волосы, лицо, шею, руки, жесты, голос. Но только сейчас впервые увидел эти великолепные руки и ноги Дианы-охотницы и аккуратный треугольник, а вернее, узкую полоску волос на лобке, красные точки на коже вокруг, указывающие на то, что она выбрила там, чтобы носить самые крохотные стринг-бикини, девственный дол ее живота, трогательный до слез маленький и аккуратный пупок и два священных кургана ее грудей. Святилище! Шмидту не терпелось раздвинуть ей ноги, но она и сама хотела, чтобы он увидел, и прежде, чем Шмидт успел дотронуться до нее, согнула колени, и вся выгнулась ему навстречу.

Ты готов, любимый, тихо спросила она.

Между забытьём и пробуждением был момент, когда Шмидт сознавал только то, что потерялся. За окном спустились сумерки. Должно быть, он очень крепко спал. И тут он увидел очертания ее тела под простыней. Она лежала на животе, наискось вытянувшись на кровати, будто тянулась к нему, и едва не касаясь головой его плеча. Бережно он дотронулся до ее волос и поиграл спутанными локонами. Нежность и жажда ее близости. Шмидт не верил своему счастью — Кэрри на расстоянии вытянутой руки от него — и этой фантастической ее доступности. Когда лишаешься работы и живешь почти в полном одиночестве, в жизни появляется новое качество, которого Шмидт до сих пор не понял и не оценил: ты становишься свободным! Ему совершенно не нужно тревожиться, долго ли проспит эта девушка, или о том, чего ей захочется, когда она проснется. Свадьба дочери в июне да предстоящий переезд в новый дом — необходимость, превратившаяся в потребность, — кроме этих двух у него не было никаких обязательств, никаких планов. В будущее, простиравшееся перед ним — сколько бы оно ни продлилось, — он отправляется без карты и компаса.

При последнем объятии Кэрри простонала: Тебе нравится, любимый? Только для тебя одного. А он, зарываясь лицом в черную волну ее волос, не находил сил отнять губы от ее шеи и затылка и только мощнее двигался в ответ. А она стонала: Вот так. Теперь я по-настоящему твоя.

Когда все кончилось, она спросила: Тебе понравилось? Шмидти, приди в себя, поговори со мной, скажи, что тебе понравилось?

Ему казалось, что он возвращается из какой-то запредельной дали. Может быть, он задремал? Но вопрос будет звучать, пока он не ответит. И он сказал: Твои слова. Что ты моя.

Любимый.

Никто никогда не звал его так. Ни отец — это уж, конечно, ни мать — до самой смерти он был для нее Шмидти или реже Бибоп — прозвище его балтиморского крестного, который каждое Рождество исправно присылал открытку с видами рыбацких лодок у Восточного побережья и чек на десять долларов, ни Мэри — все нежные слова, рассеянно произносимые в разговоре с Шарлоттой ли, с любым ребенком на улице, с секретаршей в издательстве или с мужем, исчерпывались у нее производными от слова «милый» — «милочка», «милашка», «миленький», ни Коринн и ни одна из его случайных подружек на одну ночь. А это девчонка с хриплым голосом и грубым выговором назвала. Трижды подряд назвала его любимым, и не похоже, что у нее это привычный оборот речи, автоматический повтор вроде ее неотступного «Я тебе нравлюсь?». Этого ему хватит, чтобы уверовать в отпущение грехов и жизнь вечную.

Зазвонил телефон. Шмидт бросил взгляд на Кэрри — никакой реакции. Еще одно чудо — сон юной девушки. Сняв трубку и не дав себе услышать голос дочери, он сказал: Секунду. Я хочу говорить с тобой из кухни.