Нежный bar - Дж. Р. Морингер Страница 42

— Ты его нянька? — поинтересовался один из моряков.

— Это мой двоюродный брат, — сказала Шерил. — Я пытаюсь сделать из него мужчину.

— Тут, похоже, работы невпроворот, — заметил другой моряк. Увидев, как я вздрогнул, он протянул мне руку. — Я просто пошутил, парень. Как тебя зовут?

— Джей Ар.

— Что?! Да ну! Эй, ребята, этого парня зовут Джей Ар!

Его приятели отвлеклись от Шерил и стали на меня таращиться.

— Кто в него стрелял?

— Спроси, кто в него стрелял?

— Кто в тебя стрелял?

Но Шерил не собиралась отступать без боя.

— Кто-то, по-моему, собирался купить мне выпить? — крикнула она.

— У-у-у, — заревели моряки. — Да-а-а! Несите выпивку Джей Ару! Пусть он напьется до смерти!

Какой-то моряк протянул мне рюмку и приказал выпить. Я выпил. Другой протянул мне еще стакан. Я выпил его еще быстрее. Тогда моряки потеряли ко мне интерес и снова сгрудились вокруг Шерил. Она закурила. Я видел, как она держит первый клуб дыма во рту, словно комок ваты, прежде чем проглотить его, и подумал: «Ну конечно, нужно начать курить». Я небрежно закурил одну из сигарет Шерил, будто это была уже моя двадцатая сигарета за день, и ухмыльнулся. И это все? Я снова затянулся. Еще глубже. Затяжка отозвалась резкой болью в легких. На смену первоначальному всплеску эйфории пришла истерика, потом тошнота, потом классические симптомы малярии. Я вспотел. Меня трясло. Потом у меня начался бред. Я парил над моряками. Глядя сверху на залысины в их стрижках ежиком, я подумал: «Наконец-то свежий воздух. Наконецтосвежийвоздух».

Я пошел к выходу походкой Франкенштейна. Дверь не открывалась. Я толкнул ее. Дверь поддалась, и я упал на узкую аллею. Кирпичная стена. Я прислонился к ней спиной. О, стена. Надежная стена. Держи меня, стена. Я сполз вниз. Прислонившись к стене, запрокинул голову и попытался дышать. Воздух казался таким свежим. Как водопад. Я подставлял лицо воздуху достаточно долго, пока не понял, что нахожусь прямо под трубой, из которой течет какая-то зеленоватая жидкость. Я повернулся на бок. Светофоры отражались разноцветными кругами на маслянистой поверхности луж. Я не знал, сколько времени я разглядывал эти круги. Час? Пять минут? Но когда я собрался с силами, чтобы встать и пойти назад, то столкнулся с недовольной Шерил.

— Я тебя везде искала.

— Я был на улице.

— Ты плохо выглядишь.

— Потому что плохо себя чувствую. Где твои бравые ребята?

— Отступили, когда поняли, что я не Иодзима. [54]

На обратном пути в Манхассет я впервые заметил, что Шерил отвратительно водит машину. Она превышала скорость, потом вдруг тормозила, меняла ряды, резко останавливалась на красный свет. Когда мы доехали до дедушкиного дома, меня стошнило. Я не смог ждать, пока Шерил остановится на площадке у дома. Я выпрыгнул из движущейся машины, вбежал в дом, и меня стошнило в ванной. Я заполз в постель и нырнул на матрас, который стал медленно подниматься, как суфле. Вошла Шерил и как-то умудрилась сесть на краешек матраса, хотя он был в десяти футах над землей. Она сказала мне, что я перебужу весь дом. Прекрати стонать, попросила она. Я и не знал, что стонал.

— Ну что ж, поздравляю! — произнесла она или попыталась произнести. У нее получилось: «Пазддра-вляю!» — Ты пробрался в «Пабликаны». Потом тебя из «Пабликанов» выгнали. Напился с моряками. Выкурил первую в жизни сигарету. Я тобой горжусь. Правда горжусь.

— Ты дьявол?

Шерил вышла из комнаты.

— Эй! — позвал я. — Почему ты рассталась с Джеддом?

Если она и ответила, я этого не слышал.

Где-то в доме играло радио. «Прыжок в час ночи» Каунта Бейси. Красивая песня, подумал я. Потом от быстрого ритма меня затошнило еще больше. Смогу ли я когда-нибудь снова наслаждаться музыкой? Я пытался заснуть, но слова и мысли роились в моей голове. Я подумал, что это какие-то интуитивные видения из подсознания, и мне захотелось их записать. Однако я не мог встать с постели, потому что матрас все еще поднимался. Сколько должно пройти времени, прежде чем моя голова окажется прижатой к потолку? Я чувствовал себя машиной на гидравлическом лифте. Я растянулся на животе, а голова свисала с кровати. Я решил, что «моя мама» — это печатные слова, «мой папа» — непечатные, а «Шерил» — что-то неразборчивое. Потом наступила темнота.

Утром я проснулся от кошмара, в котором моряки брали штурмом дедушкин дом, сдирая шевроны с рукавов, чтобы заклеить «двухсотлетний» диван. Я долго стоял под горячим душем, а потом уселся на крыльце с чашкой черного кофе. Дядя Чарли вышел на улицу и широко мне улыбнулся. Я сжался, но он заметил мои налитые кровью глаза и, должно быть, решил, что я и без того достаточно настрадался. Он покачал головой и посмотрел на верхушки деревьев.

— Теперь я смогу вести машину, когда мы будем возвращаться из Рослина, — заявил я Шерил, показывая новенькие водительские права, которые прислала мама.

Был конец августа, мы ехали на утренней электричке, и Шерил поднесла права поближе к окну, чтобы лучше видеть. Она прочитала:

— «Рост: пять футов десять дюймов. Вес: сто сорок фунтов. Волосы: каштановые. Глаза: карие». — Она рассмеялась. — Хорошее фото! Ты здесь выглядишь лет на двенадцать. Нет. Даже не думай. На одиннадцать. Что мама пишет?

Я прочитал:

— «Прилагаю страховку, дорогой. Случись чего — не дай бог, — тебе придется ее предъявить». — Смутившись, я потупил глаза. — Мама вечно беспокоится.

В том же письме мама сообщала, что получила новую работу в страховой компании, которая ей очень нравится. «Больше нет такой нагрузки на работе, как раньше, когда я приходила домой полуживая, — писала она. — Я думаю, когда ты вернешься, то заметишь, что я сильно изменилась. Сейчас я тоже устаю к концу дня, но все-таки от меня что-то остается».

Свернув письмо и положив его в карман, я рассказал Шерил про драндулет за четыреста долларов, который мама купила для меня — «АМС Хорнет» 1974 года с оранжевой полоской. Я не сказал, как сильно стал скучать по маме после этого письма, что не могу дождаться, когда пройдут две недели и я увижу маму, и как я все время за нее переживаю. Я не признался, что иногда, по утрам, когда мы едем на поезде, я не могу избавиться от мысли, что с мамой случилось что-то плохое. Что я пытаюсь отогнать эти страхи с помощью своей старой мантры, а потом проклинаю себя за то, что снова поддался детским суевериям. Что я говорю себе, что лучше перестраховаться, чем потом жалеть, потому что, может быть, в мантре все еще остались какие-то магические свойства, и что если я перестану произносить ее, у мамы могут случиться неприятности. Я знал — Шерил скажет, что настоящие мужчины так не думают. У настоящих мужчин нет никаких мантр, и настоящие мужчины конечно же не скучают по своим матерям.