Лондонские поля - Мартин Эмис Страница 42

Телевидение еще хуже. Эти блестящие дамочки читают сводки таким тоном и с таким видом, как будто всего лишь предваряют «Голубого Питера» или «Бойкого малыша». Яркие улыбки детсадовской доброты. Нескончаемые толки о погоде — главном предмете людского интереса. Мыльные эпопеи, обмылки и ухмылки. Да, еще совершенно невероятное количество передач о метании дротиков. Этому практически посвящен целый канал. Целая сеть, охватывающая эту тему (или охваченная ею).

Погода действительно выкаблучивается и дает прикурить. Вчера мы с Гаем прогуливались в парке. Облака над нами перемещались со сверхъестественной скоростью. Ощущение было такое, словно над головой проносятся более крупные единицы погоды, вроде как метеорологические диски на диаграммах, — месяцы, целые времена года проскальзывали мимо менее чем за тридцать секунд. И ужасная жара. Облака торопились, и притом не только в горизонтальной плоскости. Они, казалось, подпрыгивали, елозили и кувыркались. Да, там, наверху, определенно имело место что-то щенячье, что-то едва ли не изнурительное, что-то такое, чем бывают отмечены игры похожих друг на друга существ.

В какой-то момент, проходя под деревом, я вдруг ощутил горячий поцелуй сладострастной росинки, упавшей мне на макушку. Благодарно проведя рукою по волосам, я обнаруживаю — что? Ну конечно же, птичий помет. Дерьмо голубиное, обильное. Вот оно как — впервые чувствую себя более или менее прилично, чувствую себя даже немного приподнято, а лондонский голубь берет и гадит мне на голову. Вот что со мной от этого сделалось: я впал в отчаяние. Я матерился и топотал ногами, оскверненный, беспомощный… Ведь диета лондонского голубя — это нечто такое, о чем и в самом деле невыносимо помыслить. Я имею в виду: к чему именно пищеварительная система лондонского голубя относится как к отбросам… Гай коротко хохотнул, умолк и достал из кармана небесной синевы платок (бывший в употреблении, но чистый: не в пример лондонскому голубю, отходам и отбросам Гая надлежало быть чистыми). С высоты своего роста он промокнул и отер быстросохнущую гадость. Сделал он это безо всякой брезгливости, очень деликатно. «Стойте спокойно», — сказал он мне. Я старался. Я даже обхватил его рукою за талию, чтобы не шататься. Но голова моя (в особенности — ее макушка) действительно не в состоянии была помыслить ни о том, что сейчас, когда я уселся писать, обнаруживается на моей подушке, ни о всех тех долгоножках, что вычесываются и копятся в моей щетке для волос.

Позже мы уселись за столик на тротуаре и выпили кофе. Вокруг нас молодые арабские мужья ворчливо жаловались друг другу на судьбу, пока их жены занимались покупками. Те усы жаловались этим усам, а эти, в свою очередь, жаловались тем.

— Ничего новенького не написали? — спросил я у него.

Гай помолчал, улыбнулся и поморщился.

— Да, Сэм, кое-что. Стихи, — сказал он.

— Жаль. Я поэзией не занимаюсь, — сказал я пренебрежительно (а кто в наши дни занимается поэзией?). Но я вызвался в любом случае взглянуть на его стихи. Я знаю, о чем будет говориться в его стихах. О чем всегда говорится в стихах. О том, как жестока к поэту его возлюбленная.

Пытаюсь дозвониться до Мисси Хартер сам. Оливия, секретарша Барбро МакКэмбридж, в конце концов соединяет меня с Барбро. Затем Розалинда, секретарша Джэнит Слотник, допускает меня к Джэнит. Теперь между мною и самой Мисси остается всего одна секретарша; но дальше, увы, ходу нет.

Что ж, веду переговоры с Джэнит, точнее, с ее приводящим в ярость голоском. Ей требуется образец. Мое предложение: я пересылаю ей первые три главы — по федералке или даже по факсу. Хорошо, говорит Джэнит, но ей нужно еще и краткое содержание. Пытаюсь утаить от нее те трудности, которые могут у меня возникнуть в связи с этим. Предлагаю ей «проект». Достигаем компромисса — я представлю план-конспект.

Я могу морочить им голову, но вот долго ли? Денежные затруднения уже начинают глумиться надо мной, путая все мысли, — а художнику не пристало работать под таким давлением. Мне необходимо попечительство. Я, правда, время от времени обедаю у Клинчей, а Лиззибу, надеюсь, настоит на оплате своего билета, когда я приглашу ее в кино. Но уроки метания, которые я беру у Кита; но выпивка, которую я ставлю завсегдатаям «Черного Креста»; но скромные подарки, которыми я радую Ким… у меня таки немалые накладные расходы.

Полагаю, я мог бы попросту все ускорить. Но все, что я знаю наверняка, это последняя сцена. Автомобиль, монтировка, убийца, поджидающий в машине, будущая убиенная, что приближается к нему, цокая каблучками. Я не знаю, как добраться до этой сцены на тупиковой улочке. Закрываю глаза, пытаюсь представить себе ведущую к ней дорогу — как только писатели осмеливаются делать то, что делают? — и вижу один только хаос. По-моему, писательское ремесло неизбежно наносит вред — моральный вред, пока не изученный наукой, — тем, кто им занимается. Даже самым лучшим из них.

Но я знаю, что делать. Спрошу у Николь. Ведь она-то уже располагает планом-конспектом. В такого рода делах она чертовски сильна.

Новостей никаких, но зато уйма слухов. Откуда они, эти слухи, являются? Когда нет новостей, верх отчего-то берет своеобразный скептицизм, но только вывернутый наизнанку.

Астероид Аполлон, вырвавшись из пояса своих собратьев, направляется к нам со скоростью десять миль в секунду. Он так огромен, что, когда и если его передняя кромка врежется в Землю, задняя будет еще пребывать на той высоте, где летают самолеты.

Уникальное взаиморасположение Земли, Луны и Солнца приведет к наводнению, которое накроет целое полушарие. Ожидаются «солнцетрясения», грозы с молниями невероятной силы.

Сверхновая, которая вскоре вспыхнет невдалеке от солнечной системы, пронижет всю планету космическими лучами и приведет к очередному Великому Вымиранию.

Да, и ядерные боеголовки: те еще динозавры.

Болтовня о сверхновой представляется мне образцом слуха. Как можем мы что-то узнать о сверхновой, пока ее не увидим? Ничто, никакая информация не в состоянии достичь нас со скоростью, превышающей скорость света. Там, наверху, установлен предел скорости. По всей вселенной развешаны окаймленные красным ограничительные знаки: 300 000. Не более.

И не надо забывать о Втором Пришествии — его ожидают тоже, причем со спокойной уверенностью. Или — не столь уж спокойной. Бедняки на улицах трясутся и раскачиваются, как похоронные команды. Глаза у них у всех — сущий лед.

— Лучше, Николь, отмените все это, — сказал я (так и чувствовал, что когда-нибудь придется это сказать). — Пока что нет решительно ничего необратимого, во что бы вы ввязались. Забудьте обо всем. Займитесь чем-нибудь другим. Живите себе…

— А правда ведь, забавно, — сказала она, — что в любом сюжете самыми скучными становятся те куски, когда герой колеблется, мнется в нерешительности — мол, а стоит ли делать то, что он собирается сделать? Прервет ли шпион мирное житье-бытье в отставке ради последнего важного задания. Прислушается ли гангстер к увещеваниям жены или все-таки решится на ограбление банка. Это же просто кошмар — жевать подобную тухлятину. Мертвечина, сплошная мертвечина.