Майада. Дочь Ирака - Джин П. Сэссон Страница 42

— Когда я стал начальником тайной полиции, на него пожаловались цыгане. Фадиль приказал им уйти с земли в пригородах Багдада, где они жили. Я позвал их старейшину к себе в кабинет, и тот сказал, что он — брат Хамдия Сали, известного цыганского певца. — Он посмотрел на Майаду и улыбнулся. — Мне нравятся цыгане. В конце концов, они тоже люди. В общем, этим беднягам было негде жить. И поэтому я позвонил доктору Фадилю и велел ему послать одного из высокопоставленных офицеров, чтобы тот отвез цыгана в новый офис Фадиля. — Али громко рассмеялся. — Я приказал Фадилю извиниться и вернуть им землю. По-моему, к тому времени он построил на участке большой дом, так что ему пришлось его оставить. — Али едва удержался от смеха, вспоминая об унижении доктора Фадиля.

Теперь Майада поняла, почему друг ее семьи ненавидел Али Хасана аль-Маджида. Али связывали с Саддамом близкие родственные отношения, и доктору Фадилю ничего не оставалось, как повиноваться приказам Али, несмотря на то, что он занимал более высокий пост. Майаде было неловко, потому что она ни в коем случае не хотела говорить о докторе Фадиле с пренебрежением. Она подумала, как в таком случае повела бы себя ее мать, и решила польстить собеседнику:

— Вы поступили как добрый и щедрый человек.

Али аль-Маджид сел на свой стол и начал болтать ногами.

— Давай я расскажу тебе другую историю. Как-то ко мне пришла женщина. Она сказала, что ее сына казнили за то, что он стал исламским активистом. Ей было не к кому обратиться за помощью. Ее муж умер. Сын погиб. У нее не было братьев. Бедная старушка почти ослепла. И тогда я приказал дать ей дом и назначил месячную пенсию — 100 динаров [330 долларов]. Ее сын поступил нехорошо, но это не значит, что она тоже должна страдать.

Али посмотрел на Майаду и весело улыбнулся.

— А ты как считаешь?

Майада кивнула и согласилась.

— Я рада, что вы помогли ей. Я ненавижу жестокость. Правда. — И все же она подумала, что, возможно, не стоило убивать сына этой женщины. Чрезмерная религиозность в Ираке чревата смертной казнью, и этот пугающий факт печалил и сердил ее.

Али наморщил губы и спросил:

— Ты пишешь только для журналов?

— Нет. У меня есть и другие проекты. Я пишу книгу с короткими историями.

Али разволновался.

— Видит Бог, у меня найдется пара-тройка отличных историй для твоей книги. — Он стал быстро, задыхаясь, рассказывать:

— Слушай! Это военная история. Несколько недель назад один солдат сбежал из своей части и спрятался в болотах Умары. Чтобы выжить, он пил воду из болота и ел рыбу, которую ему удавалось поймать. Но однажды иранцы пошли в атаку на иракские войска, стоявшие поблизости, и молодой солдат забыл о том, что он дезертир. Он сражался плечом к плечу с солдатами другой части и геройски проявил себя, пленив пятерых иранцев. Затем он вспомнил, что дезертировал и вступил в ряды другого подразделения. Он сознался начальнику военной части в том, что произошло, и его приговорили к смертной казни. Но ему повезло, потому что я услышал эту историю до того, как его расстреляли. Я связался с президентом и рассказал ему об этом герое, который пережил всего один приступ слабости. Саддам, да спасет его Аллах, приказал, чтобы я сохранил этому солдату жизнь и привез его во дворец. Я так и сделал, и знаешь, что было дальше? Молодой человек получил от нашего лидера Саддама, да спасет его Аллах, Виссам аль-Шаджаа [Медаль за храбрость] и денежное пособие. Расскажи эту историю в своей книге.

— А вот еще одна. — Али спрыгнул со стола и топнул ногой.

Он не просто рассказывал. Его голос изменился, словно он, обращаясь ко всему миру, пел балладу о своей великой доброте.

— Несколько недель назад я ехал на работу, и какой-то автомобиль обогнал мой маукиб [машина, в которой сидели охранники, сопровождающие машину Али]. Когда водитель подъехал ближе и узнал меня, он остановился. Охранники окружили его машину и приказали выйти. Ей-богу, этот бедняга выглядел таким испуганным, что не устоял на ногах и свалился на асфальт. Я вышел из машины, постарался его успокоить и сказал, чтобы он ехал со мной. Он дрожал, подходя к моему автомобилю, но я поговорил с ним и отвез в офис, где приказал слугам принести ему чай и печенье. Я шутил с ним, и он понял, что я не собираюсь сажать его в тюрьму за то, что он обогнал мою машину. — Али недоуменно посмотрел на Майаду. — Не понимаю, почему люди так меня боятся. Я защищаю Ирак от врагов. Что в этом плохого?

Майаде не хватило смелости ответить, что у страхов иракцев есть разумные основания, если вспомнить о казнях, к которым приговаривала тайная полиция, и потому она просто кивнула и промолчала, хотя у нее в голове пронеслись воспоминания о мальчиках Ум Сами. Ей очень хотелось рассказать Али аль-Маджиду эту трагическую историю, но было страшно. Учитывая, в какой ситуации она оказалась, Майада вела себя с поразительной сдержанностью. Она подумала, что Али напоминает ей девочку, с которой она училась в школе: она так надоела всем одноклассникам, что те начали ее избегать. По ее мнению, врачу Али следовало бы прописать ему успокоительные лекарства.

Его эйфория усиливалась, приобретая угрожающие масштабы.

— Я уже говорил, что был очень беден, но теперь я процветаю, и мне это нравится. Конечно, твоя семья уже много поколений наслаждается богатством, и поэтому ты понятия не имеешь, что значит быть голодной, ходить босой, не иметь книг, которые тебе хочется прочитать, или возможности носить шикарные платья. Видит Бог, ты родилась счастливой. Да, в юности я страдал, но теперь езжу на машинах, о которых раньше только мечтал. И я живу в доме, который кажется мне музеем. Наш лидер Саддам, да хранит его Аллах, часто приходит ко мне в гости, а он разбирается в красивых вещах. Каждый раз, когда он у меня бывает, он приказывает: «Али, купи аквариум! Али, поменяй форму бассейна! Али, прикажи снести эту стену!» Мы с моим дорогим кузеном шутим, что у меня никогда не будет дома, который он счел бы подходящим для меня. Как-то он сказал, что мне следовало поступить в институт и выучиться на архитектора, чтобы я мог выполнить все его указания. Только тогда он был бы доволен. — Али аль-Маджид со счастливым видом улыбнулся. — Наш президент хочет, чтобы у меня были все красивые вещи, которых мы были лишены в Тикрите. Он хороший брат.

Али откашлялся.

— Что еще? Что еще? Да, мои дети. Старшего сына зовут Омар, а второго — Хасан. Когда моя жена забеременела в третий раз, у меня было предчувствие, что она родит дочь. Я был очень рад. Я решил, что если это будет девочка, я сделаю ей особый подарок — придумаю оригинальное имя. Я назвал ее Хибба, что значит «подаренная». Я не думал, что другой иракец — или даже другой араб — мог назвать свою дочь столь прекрасным именем. Но однажды мы с моей свитой ехали по улице. Охранник, который сидел рядом со мной, заметил кафе-мороженое под названием «Хибба». Я так удивился, что приказал остановить машину. Мы вышли, разыскали владельца кафе. Тот дрожал от страха. Я попросил его успокоиться, сказав, что приехал полакомиться мороженым. Когда он подал мороженое, я спросил, откуда он взял название «Хибба». Он ответил, что так зовут его старшую дочь и он назвал магазин в ее честь. Я был просто в шоке! В тот день я узнал, что Хибба — популярное имя, его носят дочери многих гордых отцов. — Али застенчиво добавил: — А я-то думал, что оно пришло в голову только мне!