На край света - Уильям Голдинг Страница 42

— Вы отдаляетесь от меня, Эдмунд, только и всего.

Я схватил его за руку.

— Нет! Никогда!

Тем не менее Чарльз был прав. Я по-прежнему испытывал к нему привязанность и был готов для него на все, но в свете нового мира, открытого для меня Преттименом, Чарльз стал — уменьшаться. Я все так же ценил его открытую и честную натуру, его смекалку, неустанную заботу о корабле, борьбу с ревностью и обидой, приверженность морским традициям, которые не позволяли ему осуждать капитана, даже когда тот был неправ! Меня восхищала его природная доброта. «Разве этого недостаточно?» — говорил я себе, вспоминая, как он нашел для меня сухую одежду: на нашем насквозь отсыревшем судне это казалось чудом. Именно в те дни я осознал, что четырьмя часами вахты он ловко избавил меня от еженощных кошмаров в жуткой каюте. Я припомнил Главка и Диомеда: медные доспехи, которые Чарльз отдал мне, и золотые, которые, по моим уверениям, достанутся ему! Но единственные доспехи, которые Чарльз сочтет золотыми, — пост капитана!

Нет, я не сомневался в храбрости Чарльза, в его умении хлопотливо и неустанно заботиться о судне, но я с трудом представлял Чарльза на месте капитана, командира военного корабля, короче — на месте человека, на котором лежит ответственность за судьбу мира!

Своими сомнениями я поделился с мистером и миссис Преттимен. Преттимен предложил мне «раскрутить», как он выразился, ситуацию в обратную сторону, и я понял, что наобещал больше, чем мог и должен был предложить. Помочь мне Преттимен отказался.

— Вы, разумеется, должны делать то, что считаете нужным. Если вы всерьез полагаете, что он недостоин поста капитана, следует так ему и сказать.

Ну как я ему скажу?! И кто я буду после этого? Теперь на ночных вахтах молчали оба — я и Чарльз. Ах, это путешествие, на которое я когда-то смотрел как на развлекательную прогулку! Сколько на нашей утлой посудине сложностей, сколько работы для ума и сердца, сколько волнений, грустных открытий и уроков, банальных трагедий и печальных комедий! Сколько не очень-то приятного самокопания! Не в силах решить, что же делать, я дошел до того, что воображал, как в будущем, когда мой протеже обнаружит свою полную неспособность к командованию судном, кто-нибудь скажет: «А ведь мы его взяли по рекомендации Тальбота, представляете?» Временами я мрачно думал, что единственное человеческое качество, которому нет предела, — моя низость.

Тягостные размышления были прерваны очередным событием, а именно определением долготы. Лейтенант Бене и капитан погрузились в разбор какой-то замысловатой теории навигации, однако я почти не обращал на них внимания. Последние новости сообщил мне угрюмый Боулс. В лужице воды, разлитой на столе, он наглядно показал вставшую перед капитаном задачу. Рано или поздно судно доберется до нового континента. И хотя известно, что лежит у нас, так сказать, по правому и левому борту, мы понятия не имеем, что у нас перед носом и за кормой! Иными словами, если не определить долготу, то возникает риск врезаться в берег раньше, чем мы его заметим! В плавании эта проблема решается следующим образом: корабль двигается вперед только при свете дня, а с наступлением темноты судно ложится в дрейф. Безусловно, капитан Андерсон не мог позволить подобной роскоши, учитывая, что экипаж сидел на полуголодном пайке, да и эту еду могли проглотить лишь те, кто сохранил здоровые зубы. Ко всему прочему, не было уверенности, что циркумполярное течение донесет нас до цели. Тем не менее лейтенант Бене по-прежнему уверял, что определит долготу без хронометров. Я оставил на время свою к нему неприязнь и, зная часы его вахты, решил дождаться Бене на своем излюбленном месте.

— Мне надо с вами поговорить, сэр.

— Это что — вызов?

— Пока нет…

— А, так, значит, мы снова разговариваем?

— Я насчет хронометров и долготы…

— А я-то думал — насчет пистолетов. Боже мой, мистер Тальбот, вы полагаете, что капитан Кук вышел в плавание с хронометром?

— Ну конечно!

— А вот и нет!

С этими словами он поспешил вверх по трапу, где за пару минут до склянок начинался привычный ритуал смены вахты. Я побежал следом, но Бене уже увлеченно беседовал с Андерсоном. Вахта сменилась, мистер Аскью спустился со шканцев, а Бене и капитан продолжали с жаром толковать о спутниках Юпитера и перекидываться астрономическими терминами, словно мячиком — затмение, параллакс, перигей, апогей… У меня возникло подозрение, что они мое присутствие заметили и таким образом пытаются отделаться!

— Да-да, мистер Бене, лунное расстояние, [29]согласен. Но проверка…

— Прохождение Калипсо! Мы еще представим лордам адмиралтейства наш метод — метод Андерсона-Бене!

Андерсон радостно засмеялся.

— Ни в коем случае! Это ваше достижение, мой мальчик!

— Нет-нет, сэр, — я настаиваю!

— Хорошо. Но давайте-ка сперва его опробуем.

Все понятно. Разница между этими двумя, которые приходили в восторг независимо от того, успешным или нет окажется их метод, и бедным, замотанным делами Чарльзом была до боли велика. Я делал вид, что любуюсь морем, пока мне не надоело. А Бене с Андерсоном по-прежнему притворялись, что не замечают меня, так что ничего не оставалось, кроме как уйти прочь: одно из тех поражений, которые так легко описать и так трудно пережить. Я спустился вниз, чувствуя, что меня оттолкнули от решения задачи, которая была важна не только для моряков, но и для каждого пассажира нашего корабля, будь то мужчина, женщина или даже ребенок. Впрочем, по неясной для меня причине, для того, чтобы вмешаться в беседу Бене и Андерсона, нужна была уверенность побольше той, с которой я впервые ступил на борт корабля.

По трапу я спускался осторожно — качка в тот день усилилась. Волны заливались даже на шкафут, хотя после недавних штормов я не придавал этому такого значения, как раньше. Вода на несколько дюймов покрывала заново отскобленный от Чарльзова масла пол, перекатываясь туда-сюда по доскам, между которыми отвратительно, словно личинки и червяки в затопленном поле, колыхались пряди пакли. Я уныло брел к салону. В распахнутой двери показалась высокая, тучная фигура Брокльбанка, замотанного в грязную накидку. Он шагал, широко расставляя ноги. Мне не хотелось с ним разговаривать, и я завернул в каюту Преттимена с вопросом, не надо ли ему почитать. Он обрадовался мне, посетовал, что провел бессонную ночь, так как маковая настойка вся вышла. Боли были не сильными, но постоянными и изматывающими. Его, похоже, чуть лихорадило: на щеках красные пятна, да и глаза чересчур блестят. От чтения он отказался, объяснив, что не сможет слушать с должным вниманием. Вместо этого попросил рассказать о состоянии судна. Преттимену чудилось, что погода ухудшилась. Я успокоил его ответом, что море чуть разволновалось, но мы движемся вперед с приличной скоростью. Тут в каюту зашла миссис Преттимен, и я сообщил: «В политической жизни корабля происходят важные события: мистер Бене обещает без хронометра определить долготу». Рассказывал я об этом, похохатывая, и миссис Преттимен ко мне присоединилась, сообщив, что она немного разбирается в движении планет, так как учила этому детей. Не зная точное время по Гринвичу, ни один гений на Земле не определит долготы.