Сделай это нежно - Ирэн Роздобудько Страница 42

– Завтра приедет Ергольский, наденешь розовое платье! – командовала тетя. – И, прошу тебя, Мари, говори по-французски, будь с ним ласкова. Он свататься приедет! Хорошая партия для тебя. Ну, чего ты снова губы дуешь?

– Я хочу другой жизни, тетушка, – отвечала Мария, глядя на тетю так, что та невольно накладывала на лоб крестное знамение, – жизни настоящей, а не на словах! Чтобы не лежать камнем при дороге!

Тем вечером она наотрез отказала красавцу Ергольскому и, запершись в комнате, написала отчаянную записку сосланному этнографу Афанасию Васильевичу Марковичу: «Скажи скорее, что делать? Я не задумаюсь. Ради бога – быстрее!»

Афанасий Маркович…

Имела ли она право принять его любовь, его обожание, его страстное поклонение перед ней, еще совсем юной? Разве не видела расхождений в их устремлениях?

Афанасий, старше ее на двенадцать лет, мечтал о тихом семейном счастье, она же хотела независимости.

Конечно, она увлекалась его умом, его научными трудами и демократическими взглядами. Но разве этого достаточно для совместной жизни?

И все же – «Ради бога – скорее…»

Он примчался сразу. Этим же вечером Мария навсегда покинула имение своей тетки.

Вскоре Афанасий Васильевич должен был на целых три месяца оставить молодую невесту – отправлялся в научную экспедицию в Черниговскую и Полтавскую губернии, а Мария была вынуждена ждать жениха в имении своей другой тетки в Знаменском.

Здесь жизнь была такой же, как и в имении Мордвиновых.

Тетушка Варвара Дмитриевна сама занималась хозяйством, руководила засолкой огурцов, устраивала костюмированные балы и… не сводила глаз со своего любимца, сына Мити.

А шестилетний мальчишка – нежный и голубоглазый – все время крутился у Марии под ногами, надоедая вопросами о предстоящей свадьбе:

– А корона на голове у тебя будет? А белые лошади с каретой? Неужели, Мари, ты будешь целоваться – при всех?!

Кто из них мог знать, что через много лет тетушка будет писать отчаянные письма «ненавистной невестке»: «Если ты не можешь любить его – хоть пожалей. Я у твоих ног, я тебя умоляю…»

…Мария еще раз посмотрела в окно: далеко на песчаном берегу виднелись две темные фигурки.

Ветер поднимал и опускал занавеску, и тогда морской пейзаж превращался в белизну чистого листа, призывал скорее сесть за стол.

А она почему-то все оттягивала этот момент. Фривольная статейка в газете вызвала бурю воспоминаний. Неужели она должна оправдываться? Всю жизнь оправдываться. Перед кем?

Видит Бог, она всегда была благодарна за все, что сделал для нее Афанасий. Но разве благодарность – то, чем можно жить, то, от чего волнуется сердце и заставляет петь, радоваться, совершать безумные поступки?

Она несознательно заставила мужа страдать.

Она этого не хотела, ведь никогда не скрывала, что вышла замуж, спасаясь от печальной участи многих женщин, в том числе и своей собственной матери.

Она никогда не врала.

…Пришло время обеда. На вечер назначена встреча с известной эстонской поэтессой Лидией Койдула, а днем – визит к издателю немецкого журнала «Ди Либелле» Эрнсту Платесу.

Мария уже была одета к обеду как и всегда с элегантной сдержанностью: черное платье, гладко зачесанные волосы и никаких духов! С нетерпением выглядывала на тропе своих купальщиков.

Наконец из-за сосен выскочил Богданчик. Он бежал так быстро, что даже издалека было видно, как пылает его лицо. Увидев мать, он что-то крикнул, но ветер отшвырнул его голос в сторону моря.

Когда сын подбежал ближе, Мария услышала невероятное:

– Мама, мама, Митя утонул!

Все, что было потом, помнит, как во сне: бессмысленная беготня по пустому пляжу, толпа людей, ожидание рыбаков, которые отправились на лодке в поисках погибшего…

Потом – ходатайство в Министерство внутренних дел с просьбой дать разрешение на вывоз тела в Петербург.

Там, на следующий день после трагедии, поднялась буря сплетен.

«Эта отвратительная игра в кошки-мышки, – писал сотрудник «Дела» Шеллер-Михайлов, – закончилась тем, что человек утонул в месте, где мель тянется на версту; что этого человека потащили для оказания помощи в Ригу. Она бы еще в Петербург повезла его! И теперь ЭТА БАБА никому ни о чем не дает знать, не отвечает на телеграммы и бог знает, что делает…»

Петербург гудел…

Слухи о смерти молодого Писарева ширились. Обезумевшая от горя Варвара Дмитриевна посылала телеграммы всем рижским знакомым, умоляя прояснить ситуацию: «Что с Митей? Семья в отчаянии».

А госпожа Вовчок молчала.

Она не могла отвечать на эти отчаянные призывы.

С каменным сердцем она ждала, пока на рижском заводе будет отлит свинцовый гроб. Потом, втайне от матросов и пассажиров, договаривалась с капитаном, что его погрузят на корабль в большом деревянном ящике, ведь гроб на корабле считался плохой приметой.

А потом начала собираться в дорогу.

Как всегда, выглядела безупречно: закрытое черное платье, траурная накидка, высокий, наглухо застегнутый воротник. Когда корабль отчалил от берега, закрылась в каюте и легла на койку, не раздеваясь. Ничто не могло вывести ее из оцепенения – ни качка, ни настойчивый стук официанта, ни музыка на палубе, ни слезы сына.

Ночью поднялась буря, молнии освещали каюту, огромные волны стучали в иллюминатор, словно кто-то швырял в стекло комки земли. Марии показалось, что корабль пойдет ко дну – туда, где Дмитрий оставил свой последний вздох.

Она даже порадовалась этой мысли. В этот момент надо быть ближе к любимому – и она спустилась в трюм. А там уже бушевала возмущенная толпа: от качки крышка с ящика съехала и все увидели, что везут гроб!

– Гроб на корабле! – в ужасе кричали матросы. – За борт его!

Мария ворвалась внутрь:

– Ни с места! Иначе я сама брошусь в воду!

В ее глазах было столько решимости, что матросы отступили.

Потрясение этой ночи наконец вывело ее из ступора.

Она стала появляться на палубе, подолгу стояла, вглядываясь в бескрайние морские просторы.

– Это же Мария Маркович, известная под псевдонимом Марко Вовчок… – шептала публика, проходя мимо одинокой фигуры.

– Да, да, это та самая эксцентричная эмансипе, последовательница Жорж Санд…

– Смотри, сынок, вот мадам, которая перевела историю о таинственном острове мсье Жюля Верна…

– А почему она плачет?..

«Не рыдай так безумно над ним – хорошо умереть молодым» – это ей, Марии, посвятил свое стихотворение Некрасов.

Жизнь складывалась так, что многократно ей приходилось все начинать сначала. С белого листа. С первой строки, написанной торопливым почерком: «Ради бога – скорее…»