Год черной луны - Мария Спивак Страница 42

Включила поскорей компьютер и со страшной скоростью и кучей опечаток — будь я поспокойней, меньше б времени потратила — настучала Антошке письмо. Типа, не мучай меня так больше никогда. Знал бы ты, как я плакала. Я тебя люблю и жизни без тебя не мыслю, но пойми: Иван ради меня из семьи ушел, не могу я взять и на ровном месте — он-то ведь ничего не знает — его бросить. Дай мне, пожалуйста, время все уладить. Послезавтра я приеду, давай встретимся и все обсудим. Прошу, ответь, я очень, очень жду. Твоя Клепка.

Сто раз потом почту проверяла, и вечером, и утром, — пусто. Вот дурак упертый. Как я прямо.

Но я уже план составила и не сомневалась — победа будет за нами. Ванька вернулся, против моей поездки не возражал, и через сутки я уже к себе в Иваново катила. Мечтала, как меня Антон на вокзале встретит, обнимать-целовать бросится…

Зря надеялась.

Доволоклась до дома, пятнадцать минут передохнула, чаю с предками попила — и к Антохе. Подхожу к квартире, звоню. Цезарь загавкал, дворняга его здоровущая. Открывает мать. Цезарь — ко мне; лапы на плечи, в щеку лизнуть пытается. Насилу угомонила.

— Клепушка!

— Здрасьте, Татьяна Степановна, я к Антошке. Он дома?

Она замялась, потопталась на месте и бормочет:

— Клепушка, он ведь уехал. И даже мы с отцом не знаем куда. Далеко, по работе — и весь сказ. Какой-то у них там объект в Сибири… вроде бы…

— Что же, так молча и уехал?

— Нет, сказал: не переживайте, звонить буду. Но город не назову, не хочу, чтобы Клеопатра узнала. Она, говорит, обязательно к вам придет, поэтому я лучше промолчу, чтобы вы мой секрет не выдали. Что у вас стряслось-то, а? Чего он так вздернулся? Да ты проходи, проходи в дом.

— Нет, Татьяна Степановна, спасибо. — А сама еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. — В другой раз. Меня дома ждут, я ж только что с поезда.

— Как же вы сумели на расстоянии так поссориться?

— Сама не понимаю, Татьяна Степановна. Когда Антон объявится, скажите, что я заходила, ладно? И просила позвонить.

— Скажу, Клепушка, скажу, не переживай. Ты зайди потом, хорошо?

— Зайду, зайду. До свидания.

Никуда я, конечно, не зашла, тем же вечером назад в Москву уехала. Ни минуты покоя мне дома не было.

И нигде не было, никогда. Как поняла, что он мне действительно больше ни звонить, ни писать не собирается, для меня будто жизнь кончилась.

Что же делать-то? — думаю. Для чего по утрам вставать, умываться, причесываться, краситься, на работу ходить и в гости? С Ваней как общаться? Я только сейчас поняла, что последние месяцы жила на Антохе, как на бензине. Он один мне силы давал, причем на Ивана тоже; даже притворяться не приходилось, будто между нами ничего не изменилось. А тут вдруг щелк! — и Ваня мне стал посторонний взрослый дяденька, с которым в постель просто так не ляжешь. Неловко, стыдно, странно как-то. Не знаю, почему так вышло, сама удивляюсь.

Живу, как механизм, а в голове: Антон, Антон, Антон… свихнуться можно. Одно желание — сорваться и побежать, полететь, помчаться к нему. Увидеть, обнять, всем телом прижаться. Узнать бы только, где он. Но как? Вот ведь мука мученическая. Если с Иваном так же было, когда он в меня влюбился, не завидую ни ему, ни его Тате. Врагу такого счастья не пожелаешь.

Сначала думала: время пройдет — успокоюсь. Ни фига подобного. Чем дальше, тем хуже. Что ни случись, куда бы мы с Ваней ни шли, что бы он мне ни подарил — заметил мою тоску, вот и старался утешить, — все мои мысли только об Антохе. Пока перезванивались-переписывались, я, конечно, тоже часто о нем мечтала, но до такой степени все-таки не доходило. А тут мозги начисто отрубило, осталась одна извилина — та, которая про Антона умеет думать. Остальное на автопилоте: дом, работа, Ваня, койка.

А потом меня вдруг ударило: что же я делаю?! Неужели вот так и вся жизнь пройдет? Да не хочу! Нахрена мне Москва, если я ее в упор не вижу? На кой черт Ваня, когда я с ним ничего не чувствую, а он вдобавок этого не замечает? Страдает себе преспокойно свои собственные страдания… Что мы с ним за команда инвалидная?

Я словно прозрела. И быстро сообразила, как надо действовать. Позвонила Зинке, рассказала обо всем — до этого про Антона скрывала, чтобы она мне полоскание мозгов не устроила, — и велела:

— Как только он у родителей или вообще в городе появится, сразу мне свистни, поняла? Сразу! Немедленно! Из-под земли меня откопай, если что! Обещаешь, Зинка? Обещаешь?

— Хорошо, хорошо… — проворчала. — Ишь, бешеная. А я, между прочим, говорила: не влюбляйся. До добра не доведет. Ваньке-то пока не вздумай сознаваться. Слышишь?

Я и не собиралась. Даже если б можно было, какой смысл? Где ему меня понять?

Ведь у меня ЛЮБОВЬ.