Девять месяцев, или "Комедия женских положений" - Татьяна Соломатина Страница 42

Глянул Романец в иск, во всяческие свидетельства, фамилии и в нотариально заверенную копию свидетельства о разводе – и говорит лисе этой адвокатской:

– Что-то сдаётся мне, господин хороший, что вы меня тут разводите пожиже. Что-то иск составлен шибко грамотно для нигде не работающей после восьми классов девицы. Да и от развода фикцией несёт. Решили денег слупить просто так на дурняк? А давайте судиться. Лет пять у нас у всех на это уйдёт совершенно безрезультатно. И вот когда наш самый разумный и гуманный в мире суд докажет нашу абсолютную групповую невиновность, так ваша клиентка ещё и судебные издержки оплатит из кармана того самого мужа, чью, падлы, хитроумную комбинацию вы мне тут и демонстрируете.

Вздохнул адвокат сочувственно, ни капельки не оскорбившись, и завёл понимающим голосом такую песню:

– Так о том и я ей говорил, Павел Петрович. Я же осознаю всю абсурдность требований, предъявленных истицей. И то, что доказать вашу вину невозможно. И говорил я ей, сколько лет, сил и нервных клеток, восстанавливающихся крайне медленно, может уйти на этот бессмысленный надуманный процесс. За вас радея, уговаривал, потому что уважаю белые одежды и прочие зелёные пижамы безмерно. Но такая работа – такая же, как у вас, – хочешь, не хочешь, а назвался водолазом – изволь погружаться куда пошлют – хоть в синь голубую, хоть в говно коричневое! Но ни в какую истица... Три дня и три ночи уговаривал. Умолял! На коленях перед нею, неразумной, ползал. И, наконец, уговорил, умолил, выползал. «Ладно! – говорит наша с вами безрассудная истица. – Согласна на полюбовный миллион из рук в руки – и никаких судов!»

Ох, как Романец орал. Это была коррида, как он орал на адвоката. Как он гнал его из кабинета и родильного дома. Санитарки еле сдержали, а то бы на самого Романца дело бы завели, да не гражданское, а самое что ни на есть уголовное, за нанесение особо тяжких, не совместимых со званием заместителя главного врача по лечебной работе!

Три года с тех пор Павел Петрович Романец, Алла Владимировна Степанова, заведующий отделением неонатологии и ещё парочка плюс-минус причастных лиц регулярно ходили в суд. С семьёй истицы уже сдружились, Роме её матросские костюмчики дарили. Она бы уже и рада была дать задний ход безо всяких миллионов, да нельзя. Вроде как процесс двигался к завершению, с полным и безоговорочным её проигрышем. Впрочем, Романец пообещал ей оплатить судебные издержки, если что. Потому что муж за истекшее время от неё и взаправду ушёл. Почувствовав преимущества фиктивной поначалу свободы, расширил её границы до полной и окончательной объективной. Вжился в роль, чему жена поспособствовала собственными руками. А зачинщица этой комбинации – мамочка дамочки, а вовсе не муж – пыталась ещё стребовать с Романца оплату услуг адвоката за всё истекшее процессуальное время. На что Павел Петрович, бывало, поедая прямо из банки принесенные заботливой мамашей на судебное заседание голубцы (доктор, чай, тоже человек, трое суток перед заседанием из родильного дома не выходил, домашней жратвы ему хочется, да и полезно это для желудка больше буфетной больничной жижи), скручивал ей засаленную сметаной фигу. Вот такие вот последствия одной неверной записи и недолжного хранения служебной документации. А если читатель решит, что автор всё выдумал и в жизни не бывает таких глупых исков и тем более мамаш истиц, таскающих в банках харч для ответчика, то это его право. Было – не было – художественное произведение всё стерпит. Автор даже настаивает на том, что всё изложенное – вымысел, и, таким образом, ограждает себя от малейших поползновений, паче чаяния среди потребителей многотысячного тиража найдётся хоть одна с похожей на вымышленную – вымышленную! – историйку с пасторальными рюшами домашних голубцов.

А где там наша Софья Константиновна? Ага. Стоит скромненько, не смотри что исполняющая обязанности заведующей (или всё-таки заведующего?) отделением, ждёт, когда же уже Светлана Степановна распишет родильнице в мельчайших подробностях необходимость клизмы с целью очищения кишечника перед снятием шёлковых швов с промежности. Наконец пациентка ушла. Пятнадцать раз повторив, что она уже всё поняла, не такая уж она и дура, чтобы не понимать про клизму и про то, почему такая строгая, решительная и быстрая, как револьверный выстрел, Светлана Степановна вдруг так полюбила кашу жевать. Оно же понятно, тут Софья Константиновна стоит, новая заведующая, отличная баба. Пролактин не пролактин – теорию относительности и до того не понимала, а цирк с конями ваш, Светлана Степановна, в любом состояния сознания ясен. Не смешите людей, я тут пять недель провела, всех ваших тараканов по отчеству знаю. Дура будет последняя Софа, если вас из отделения не турнёт под ваш пышный зад.

– Светлана Степановна, если ты не занята, пойдём покурим, – некоторому риторическому иезуитству Соня у Глеба научилась очень быстро. Вот скажи она Светочке: «Пошли покурим!» – та бы в ответ обязательно визгливо протявкала, что занята. Пока ординатор Шевченко соображала, что ей сейчас больше на руку: рявкнуть на окончательно «зарвавшуюся» Соньку или временно прикинуться бальзамом для ран, Софья Константиновна добавила:

– Тем более мне надо с тобой срочно и серьёзно поговорить, и другого случая, видимо, сегодня не будет. А завтра разговор может стать неактуальным.

– Ну, пошли! – сквозь зубы процедила Светочка.

В курительном закутке подвала никого, к счастью, не было.

– Ты, Соня, стала такая высокомерная, ужас! Прям мать-командирша. Без году неделя, да и назначили всего лишь исполняющей обязанности, а не заведующей, а ты уже...

– Света, исключительно деловой разговор. Никаких эмоций. Я не собираюсь вестись на простые, как лапти, манипуляции и бить себя кулаками в грудь и с треском рвать пижаму, мол, я не такая! Ну, высокомерная и высокомерная. «Без году неделя» и «стала» – так тому и быть. Опустим прелюдию, перейдём сразу к основной теме. В мои планы не входит выживать тебя из отделения, ты неплохо соображаешь, и руки у тебя растут из нужного места. Но если ты не прекратишь строить из себя перед бабами бога и обсирать других коллег, если не перестанешь сплетничать с акушерками о врачах, а с врачами – об акушерках... Пожалуйста, не делай большие удивлённые глаза, ты прекрасно знаешь, что тут все всё друг другу передают. Иногда в нужном тебе ракурсе, а иногда – как есть и плюясь. Так вот, если ты не перестанешь вымогать с баб эти несчастные десятки, четвертаки, полтинники и стольники на приобретение якобы бумаги, перчаток, ручек и чёрт знает чего ещё, а на самом деле чтобы по дороге домой пачку сигарет купить... Да-да, я понимаю, все хотят есть, ты одна тянешь ребёнка. Не будем вспоминать почему и не будем уточнять, что Серёга ушёл от тебя, но не от сына и «на покушать бедному Сашеньке», слава богу, хватает, равно как и на портки. Давай лучше вспомним точную формулировку нашего начальства: «Если вам дают хоть миллион или автомобиль дарят – это благодарность. А если вы вымогаете хоть рубль – это взятка». Родильницы не улетают с этажа домой. По дороге они успевают рассказать, что врач Шевченко требовала столько-то и столько-то и даже грозилась не выписать, пока не сдашь, а я и так уже...» Далее идёт перечисление, кому и сколько уже дали. Ты, таким образом, подставляешь коллег, включая того же Романца. Не хватает тебе зарплаты и алиментов? Иди к Романцу и говори, что тебе нужно пятьдесят рублей с каждых принятых им родов, за великий и ударный труд ежедневного обхода, написания дневника и оформления выписки. Это будет честнее и смелее, чем с баб вымогать. Ещё раз дойдёт до меня или до старшей акушерки, а до Любовь Петровны доходит куда больше и быстрее, ты в курсе – докладная на стол начмеду. Не шушуканье по углам и не подобострастное подхихикиванье, а тупо – официальная докладная... Не перебивай. Я не собираюсь вести борьбу с характером кого бы то ни было. Моя основная задача – сохранить работу отделения после ухода Петра Валентиновича в достойном виде. Он для тебя был авторитет, и с ним тебе тягаться длиной органов было не по зубам. Со мной ты уже пытаешься это делать, в первый же мой день, с самого утра. Но я была готова к подобному развитию событий и не зря позвала тебя вчера пить кофе. Я хотела, чтобы ты переспала с мыслью о том, что Сонька отныне – твой начальник, пусть и на три месяца. Не можешь пережить – в дежуранты. Тем более семейные обстоятельства Оксаны Георгиевны нынче таковы, что она с удовольствием пойдёт в ординаторы. Меня бы такой расклад устроил более чем, потому что Оксана бы поднатаскала несчастную Аллочку Степанову, которая и так-то звёзд с неба не хватает, а ты окончательно запудрила ей мозг и запугала так, что она вообще не соображает, что она здесь делает и почему её палаты ведёшь тоже ты. Да и ты бы в родзале чего бы и подзаработала. Может быть. Во всяком случае, я на твои гонорары посягать не буду, а делиться или не делиться с бригадой – твоё личное дело. Хотя ты в курсе, как у нас относятся к тем, кто пирожок, совместно замешанный, слепленный и испечённый, в одиночку под подушкой хавает. Вот такой вот, дорогая подруга, расклад. Сейчас не отвечай, переспи ещё ночь. Насколько тебе претит моё главенство, я понимаю. Пойми и ты, что я буду на тебя давить. Но не голосом. И не выяснением отношений, мне это до лампочки с некоторых пор. Не то доброта моя иссякла и бесхребетность заизвестковалась в отношении тебя, не то твоя же школа помогла – радуйся. Так что для нас обеих наилучшим исходом был бы твой переход в дежуранты.